Подари себе рай - [10]

— Ты же знаешь, я работал в ЧК в Одессе, — чокнувшись и опрокинув в рот рюмку, сказал, вытирая слезу, Сергей. Он рассмеялся: — Никак не научусь пить окаянную. Хотя пить приходится теперь много и часто.

— Да, Одесса, — с теплотой в голосе протянул Иван. — Райский город. Со своими легендарными Япончиками, как и Москва со своими Пантелеевыми. Выходит, в каждом раю водятся грешники.

— Положим, до рая в Одессе-маме и в Первопрестольной далеко очень. — Сергей повертел хрупкую рюмку, поставил ее осторожно на стол, принялся за бефстроганов.

— То, что ни ты, ни я, ни Никита не научились пить — это похвально. Сколько толковых ребят спивается и пропадает не за понюх табаку.

— Кстати, Никита опять не смог выбраться на наш мальчишник, — с укоризной заметил Сергей.

— Он теперь очень занят, — спокойно возразил Иван.

— Как же, как же! Секретарь парткома Промакадемии! Теперь ему в ресторане и показаться зазорно. — Сергей хмуро наблюдал за тем, как Иван наливает по второй рюмке. — А я хотел вам, своим самым близким друзьям, рассказать, что меня определили в загранкадры. Сам Менжинский настоял.

— Да? — Иван оторвался от еды. — Поздравляю. Разные страны повидать, чужие обычаи, нравы познать — это здорово. На мировую революцию работать будешь. Какой город ты выбрал — Париж, Лондон, Нью-Йорк?

— Какой ты, Ваня, шустрый, — засмеялся Сергей. — Сначала учиться надо, много и долго учиться. Языки, история, философия, литература, страноведение.

Он помолчал и серьезно добавил:

— И многое-многое другое. А для практики придется поездить дипкурьером. Как сказал один товарищ, — Сергей оглянулся, понизил голос, — пообтесаться, нюхнуть чекистской загранки на самой низшей, черновой ступеньке. А ты — Париж, Лондон…

Джаз-банд весело, зажигательно зачарльстонил. К столику, за которым сидели Иван и Сергей, подошла молодая женщина. Щеки ее раскраснелись, глаза, огромные, синие, искрились лукавством, сквозь легкую модную ткань соблазнительно просвечивала грациозная фигурка.

— Я есть американец, — грассируя, обратилась она к Сергею. — Моя зовут Элис, и я хочет танец. Пошли.

— Я есть Сергей, — ответил он, вставая и с виноватой улыбкой посмотрел на Ивана, словно говоря: «Извини, дружище, что выбрали не тебя».

Иван не думал обижаться, с явным удовольствием наблюдал за танцующим Сергеем и в который уже раз досадовал, что до сих пор («Двадцать пять лет!») не удосужился постичь даже простейшие па самых распространенных танцев. «Хорошо, что эта американка положила глаз не на меня. Приключился бы международный конфуз, — думал он. — А девица — цыпочка, тот еще симпомпончик! И смелая, раскованная. Надо же: «Моя зовут Элис, и я хочет танец. Пошли». Пошли — и все тут».

Иван пожевал кусочек мяса, запил его крюшоном, задумался. Вспомнил, как познакомился с Сергеем и Никитой в приемной пламенного большевика Георгия Ивановича Петровского в Харькове. Бывший депутат IV Государственной думы от рабочей курии принял всех троих посетителей вместе. Поздоровался с каждым за руку, жестом предложил садиться, попросил секретаря: «Будь ласков, закажи нам чайку покрепче. И бутерброды не забудь». Подсел к ним поближе, внимательно разглядывая каждого. Задумался о чем-то. Наконец сказал:

— Пригласил я вас, хлопчики, по архиважному делу. Приближается Пятнадцатая партконференция, она намечена на ноябрь, то есть через три месяца. И вот троцкисты и зиновьевцы вновь создают свой блок. Хотят дать партии бой. Бой против единства и за создание фракций, против индустриализации и за иностранные концессии, против нашей аграрной политики. Сталин прав, говоря, что «создается нечто вроде единого фронта от Чемберлена до Троцкого». Вам поручается от имени ЦК КП(б)У прибыть в Луганск и выступить там на собраниях против оппозиционеров. Список организаций имеется.

Петровский протянул листок с машинописным текстом Никите. Тот пробежал его глазами, улыбнулся:

— Знаю, бывал на этих заводах и шахтах. И верных партийцев тамошних знаю.

— Превосходно! — Петровский подвинул чай и бутерброды гостям. — А сейчас — познакомьтесь. Объясню, почему ЦК решил создать из вас группу. Рекомендовал Косиор. Никита в партии с восемнадцатого года, Сергей с двадцать первого, Иван, как говорится, без году неделя. Сплав опыта и задора молодости.

Да, Косиора знали лично все трое. В разное время и по разным поводам испытали на себе и его отеческую доброту, и разумную строгость. А поездка в Луганск оказалась боевой, счастливой. Отщепенцам был дан жесткий, умелый отпор, а с двух собраний их просто изгнали рабочие. За день до отъезда Иван, Сергей и Никита были приглашены на шахтерскую свадьбу. Свадьбу, которая едва не расстроилась в самый последний момент. Отец невесты, молодцеватый техник-штейгер, требовал, чтобы церковный обряд венчания был свершен непременно. Его поддерживали жена и мать жениха. Отец жениха, партиец с девятьсот пятого года, стоял горой за гражданский брак.

— Какой поп, какая церква?! — кричал он. — Я в ей, поди, лет двадцать, как не был. И не пойду. Опозорить меня перед всей партячейкой, всей организацией задумали? Не бывать этому. Я и из дома все иконы велел выкинуть. Ничего, сынок, найдешь себе другую, еще краше. Небось не клином весь белый свет на этой Надьке сошелся. Такая ли уж сахарная цаца.