Подари мне краски неба. Художница - [10]

Когда Наташа вернулась, Стас стоял в прихожей покорно понурившись, на уверения Наташи, что никого в подъезде нет, буркнул: «Пока» — и бесшумно вышел.

Глава 2

Утром Наташа просыпалась тяжело. Ночное бдение со Стасом сделало свое черное дело. Зоя Егоровна, придя пораньше, чтобы вместе с Наташей ехать за Васенькой и Тонечкой в больницу, обнаружила ее в постели, измученную, с темными кругами под глазами, и незамедлительно предложила ей остаться дома, приготовить встречу, а она поедет в больницу одна.

Наташа принялась делать уборку, переносить холсты и краски в отцовский кабинет, где Наташа работала тогда, когда дома был Васенька. Обнаружив в одном из красочных завалов скульптурную мастику, Наташа размяла ее и, неожиданно для себя, вылепила рыбку телескопа. В аквариуме на окне плавали ее драгоценные рыбки, иногда подплывали к стеклу, разглядывая Наташу в свои забавные бинокли.

Вода мерцала и переливалась в солнечных лучах, блики танцевали на стенах, создавая призрачно праздничное освещение.

На подзеркальнике лежал шелковый шарф, бледно-бирюзовый, с тонкими голубоватыми разводами, он был похож на освещенную солнцем воду аквариума. Наташа поставила на него вылепленного из мастики телескопчика.

Под шарфом оказался рулон рисовой бумаги. Наташа натянула лист в раму, взяла гуашь и принялась писать аквариум. На голубоватом полупрозрачном фоне рисовой бумаги краски жили какой-то своей жизнью, вода, и пушистые водоросли, и рыбки, казалось, двигались под музыку солнечного света.

— Кажется, я написала хит, — сказала Наташа, выписывая последний солнечный зайчик на спинке одного из телескопчиков.

— Кажется, ты права.

За спиной Наташи стояла Тонечка, улыбалась, вытирала руки о край передника.

— Милая, — Наташа обняла мать, — я не заметила, как вы вошли.

— Ты не заметила даже, что мы с Зоей Егоровной уже и обед приготовили. Пойдем скорей есть и разговаривать.

Обед был незатейливым: зеленые щи да яичница глазунья, но Наташа, питавшаяся все это время всухомятку, объявила, что это один из лучших обедов, которые когда-либо готовила мать.

Антонина Васильевна, взволнованная, раскрасневшаяся, счастливая встречей с дочерью, рассказывала, что обследование принесло надежду на полное исцеление сына, что теперь каждый месяц они будут сдавать анализы, причем бесплатно, — врачи должны следить за гормональным развитием мальчика чтобы не упустить момента для операции.

— А нам, — Тонечка округлила глаза, — нужно экономить и копить, копить.

«Милая, сколько бы ты ни копила, все равно такие деньги не соберешь», — подумала Наташа, а вслух сказала, что работает сейчас на одну очень богатую фирму и что если дела пойдут в гору, то деньги на операцию они соберут.

Запиликал домофон, и тоненький голосок Наташиной подруги Оленьки возвестил, что она пришла в гости, соскучилась и хочет всех видеть. Оленька влетела в вихре белокурых завитушек, рунических побрякушек и французских духов и тут же принялась щебетать о последних новостях.

— Знаешь, Бронислав Бенедиктович не набирает семинар в этом году, а это значит, что мы у него последние.

— А что случилось?

— Какие-то проблемы со здоровьем. Ревматизм, что ли. А что у вас в подъезде происходит? Кто-то играет в сыщиков? Внизу у лифта подозрительный тип стоял шпионского вида. На вашей площадке тоже какой-то хлыст, шпана шпаной. Да, кстати, — воскликнула Оленька совсем некстати, — кафедра творчества сделала сайт в Интернете и поместила туда выставку нашего курса. Так все забавно с этими новыми технологиями. Да ты меня не слушаешь!

Что-то засосало под сердцем Наташи, какая-то тревога, она вспомнила вчерашнее происшествие на площадке, но тут же постаралась отогнать от себя навязчивое подозрение: многоэтажный дом, на каждой площадке по четыре квартиры, странно было бы, если бы людей среди белого дня вовсе не оказалось.

Каждые пятнадцать минут хлопает дверь парадного, грохочет лифт, — люди живут, ходят. Однако она открыла дверь и выглянула на площадку, — никого.

— Ага, Татусенька, я тебя заинтриговала!

— Немного. Иногда хочется в сыщиков поиграть, — сказала Наташа вслух и подумала: «Ничего себе занятие нашла», — а про сайт я давно знаю, еще до смерти папы сдавала свои данные в деканат. Несколько картин отобрали на выставку, в институте взяли разрешение на продажу и банковские реквизиты.

— А это еще зачем? — заинтересовалась Оленька.

— А затем, если мои картины захочет иметь Дрезденский музей, чтобы они знали, куда деньги перечислять.

— Шутишь! Тебя — Дрезденский музей?? — Глаза Оленьки сардонически заблестели, в уголках губ появилась нехорошая усмешка.

— А почему бы и нет?!

— Ну и как?

— Никак. Ни привета, ни ответа.

— Жаль, — печально вздохнула Оленька, — а я бы хотела в Дрезденский музей, и даже бесплатно. Так, для престижа. Везет же дуракам, — воскликнула она через паузу, совершенно уже непонятно по чьему адресу и какому случаю. — Но ты не знаешь, что меня на сайте нет. Это все происки Бронбеуса, он всегда меня недолюбливал.

— Жаль старика, если он действительно заболел. Одинокий, да больной, да старый — чего хуже? Но он ни при чем. У тебя же работ мало. Когда я оформляла академ, на кафедре говорили, что тебя к защите не допустят, — не с чем.