Под звездным флагом Персея - [103]

Зимовщики угощали нас музыкой, пели матшарский гимн «Шестнадцать матшарцев, шестнадцать друзей» (зимовало 16 человек), магдебургский немец Фриц (в прошлом циркач, потом военнопленный, потом красногвардеец, служащий Внешторга, а с 1928 года бессменный зимовщик Матшара) веселил нас всевозможными фокусами и шутками. Демонстрировал Фриц сидевшего на его плече огромного золотистого петуха, тоже старого зимовщика, который потерял в Арктике способность ориентироваться во времени и кукарекал, когда вздумается. Фриц был хозяином и воспитателем всех собак зимовки.

От Матшара «Персей» спустился к заливу Шуберта, сделал разрез к Ямалу, а оттуда к Югорскому Шару.

Вечером 9 октября мы закончили океанографические исследования в Карском море, а на следующий день вышли на запад проливом Югорский Шар.

16 октября «Персей» был в Мурманске. Закончилось самое длительное плавание «Персея», во время которого он прошел более 4000 миль, из коих 350 во льдах, выполнил работы на 76 станциях и сделал 260 промеров глубин.

Исследования производились на огромном пространстве от Гренландского моря на западе до Карского на востоке. Я уже отмечал, что у западных и северных берегов Шпицбергена до «Персея» побывали только «Ермак» в 1901 году и «Красин» в 1928 году, но они попутно делали всего лишь единичные разрозненные станции.

Наблюдения, выполненные в сороковой экспедиции «Персея» на определенных, заранее намеченных разрезах, принесли материал о гидрологии водных масс этого труднодоступного района и об участии атлантических вод в их формировании[8] .

Работы в Карском море, повторившие программу 1927 года, дали единственный сравнимый материал для суждения о его гидрологическом режиме[9].

Вернувшись после экспедиции в Москву, я узнал, что исследовательское судно «Альбатрос», вышедшее под началом Владимира Яковлевича Никитинского из Красноярска в Архангельск без радиста, потерпело аварию и лежит у северного берега острова Белого.

Выполняя разрез от мыса Желания на этот остров, мы были в каких-нибудь 15-20 милях от места гибели «Альбатроса». Будь у них радист, мы могли бы оказать им помощь и не случилось бы трагической смерти Никитинского и его сотрудников Дмоховского и Иванова, замерзших на пешем пути к югу.

ГЛАВА 11 ★★★★★★★★★★★★ Продолжение работ по программе 2 МПГ в 1933 году

Нордкап. Дурной славой пользуется у моряков этот самый северный мыс Европы. Здесь воды теплого Северо-Атлантического течения, прижимаясь к берегу, круто поворачивают на восток. Теплыми остаются они и зимой. А совсем рядом холодная горная страна Северная Норвегия. На стыке теплых и холодных воздушных масс возникает борьба, в которую вмешиваются приходящие с запада циклоны, — возникают жестокие штормы.

Изменчиво направление штормовых ветров. И развивают они у Нордкапа высокую крутую волну неопределенного направления, какую-то толчею. Море кипит. Волны вздымаются, всплескиваются в хаотическом беспорядке. Они не качают, а треплют и бьют корабль, попавший в их власть.

Но до сих пор «Персей» счастливо избегал нордкапских штормов. Больше того, однажды в новогоднюю ночь он находился под самым Нордкапом. Тогда стояла теплая тихая погода, сияли звезды, проглядывая сквозь прозрачную драпировку северного сияния. Только с запада катилась длинная пологая зыбь, плавно покачивая наш ярко освещенный корабль.

«Персей» и «Николай Книпович» добросовестно вели наблюдения по программе Второго международного полярного года. В январе 1933 года «Персей» должен был сделать разрез от Нордкапу на мыс Южный. Многократные его повторения в различные сезоны уже дали интереснейшие результаты.

Тяжело работать зимой. Хотя за всю мою практику зимних плаваний ни разу температура в открытом море не была ниже —19°, все же и при таком морозе иметь дело с мокрыми холодными батометрами неприятно. Почти всегда дуют крепкие, а то и штормовые ветры, сильно качает — на мокрой, даже обледенелой палубе трудно устоять на ногах, а тут еще, перегнувшись через поручень, надо навинчивать батометры на трос, вырывающийся из рук.

Мне очень не хотелось идти в это плавание, не потому, что боялся трудных условий, к ним я привык, а по причине тяжелой болезни моего отца.

Из группы начальников экспедиций в Москве находились только двое, трое были в море, Никитинский погиб. Из двоих один отказался, сославшись на нездоровье. Институт должен был выполнить свои обязательства по программе 2 МПГ.

Плавание предстояло недлительное — в январе севернее острова Медвежьего вряд ли можно забраться. По моим расчетам, закончить разрез и возвратиться в Мурманск можно было не более чем за две недели. Учитывая все это, я согласился идти в плавание. С тяжелым сердцем уезжал я в Мурманск и не предполагал, что отца в живых больше не увижу.

Из Мурманска вышли вечером 12 января при отвратительной погоде. Не успели отойти от пристани, как в снежном вихре скрылись огни города. Низкие темные тучи еще больше сгущали тьму полярной ночи. Тревожные мысли не давали покоя: «Зачем я уехал? Несмотря ни на что надо было остаться в Москве».

Мне казалось, что у многих было какое-то угрюмое подавленное настроение.