Под землей с фотоаппаратом. Рассказы спелеолога - [37]

Первые залы, по-видимому, когда-то были богато украшены натеками, от которых остались обломки. Все, что можно отбить, отбито. Зачем? Кому помешала эта красота?

Олег объясняет: дело не в красоте. Есть поверье, что толченые сталактиты исцеляют болезни. Тем более сталактиты в пещере, которая считается "святой".

За узким лазом — еще один зал, четвертый по счету, в нем мы отыскиваем знаменитую "раздевалку" — совсем небольшую дыру, в которую, однако, надо втиснуться. Название красноречиво предупреждает о том, что нас ждет, поэтому не искушаем судьбу и остаемся в одних плавках. Лаз удивительно неуютен — его изгиб противоречит человеческой анатомии, и когда на спине, ногами вперед, протискиваешься по миллиметру, то представляешь, как должен был чувствовать себя евангельский верблюд, проходящий через игольное ушко. Главное — не напрягаться, а как бы переливать себя сквозь эту дыру мелкими, но непрерывными движениями; Олег, посмеиваясь, подает советы и напоминает о судьбе Винни-Пуха, застрявшего в норе у Кролика при таких же примерно обстоятельствах.

Зато потом, когда я выскользнул из этой каменной глотки, настала моя очередь издеваться, глядя на судорожные движения ног приятеля.

И вот мы в пятом зале, который переходит в обширный шестой. Он бесспорно красив, а главное, не тронут, "раздевалка" охраняет его лучше, чем любые запреты. Великолепные занавеси, украшенные фестонами колонны, огромные вычурные люстры, как будто покрытые причудливой восточной резьбой. Мы двигаемся вперед, тревожа летучих мышей, и тени их мечутся по стенам. Все новые натеки выступают из темноты. Олег восхищается их разнообразием, мне же чего-то не хватает в этой пещере. В чем дело? И я понимаю: здесь нет воды, не слышно капели, натеки сухи и бесцветно серы — они не играют огоньками в свете наших свечей. Пещера мертва или кажется мертвой. Может быть, виноват засушливый год? Если это так, завидую тем, кто видел Чиль-Устун в полной его красоте, в матовом блеске влажных каменных складок и кружев, в сиянии капель, повисших на концах сталактитов. Жалко, что я не увидел этого. И особенно жалко, что не смог сфотографировать санскритские надписи…

Через несколько лет друзья прислали мне из Фрунзе книжку журналиста и краеведа Дядюченко "В пещерах Киргизии". Я прочел ее залпом. Она была прекрасно написана и содержала массу интересных сведений, а главное — добрая половина ее повествовала об араванских пещерах, в которых побывали мы с Олегом, и, конечно, Чиль-Устуне, в котором Дядюченко бывал много раз. Он фотографировал санскритскую надпись со свастикой; она оказалась не такой уж древней — не раньше XVII века; а в четвертом зале, около самого входа, спелеологи обнаружили два человеческих скелета и глиняный светильник одиннадцатого века. А мы-то шли рядом и не заметили! Но особенно поразило меня то, что в дальних залах пещеры, за "раздевалкой", со сводов капала вода и пещера искрилась и сверкала; она воистину выглядела, как сказочный замок белого дэва. Значит, мне действительно не повезло.

Две другие большие пещеры, в которых побывал я в Средней Азии, тоже были "святыми" — и к тому же историческими, так как легенды связывали их с именем Тимура.

Путь к ним я начинал из Самарканда, который был столицей беспощадного завоевателя и обязан ему своим великолепием.

В первый раз я попал в Самарканд случайно — меня привел туда телефонный звонок. Во Внуковском аэродроме, пересаживаясь с одного самолета на другой, я забежал в телефонную будку и набрал номер Марлена.

— В Среднюю Азию? Завидую! Если доведется быть в Самарканде, разыщи Кучерявых!

— Каких кучерявых?

— Владика Кучерявых, спроси в областном совете. Он поможет!

В чем поможет этот Владик, я не понял, так как телефон щелкнул и умолк.

И вот я в Самарканде и отыскиваю областной совет по туризму. Владик оказался высоким, могучим, голубоглазым и энергичным. Он был не только спелеологом, но и геоморфологом, не просто туристом, а горным туристом, и вдобавок он оказался большим туристским начальником.

Он-то и повел меня к пещере, носящей имя Тимура. Кроме нас двоих, пошел еще паренек лет семнадцати, альпинист Петя. Мы шли над берегом речки Ax-Су, мимо звонкого водопада, падающего с десятка метров в глубокую, сине-зеленую, как в море, воду. Впереди виднелись причудливые гребни и гладкие скалы, похожие на перья. Это были горы Кара-Тепе, западная оконечность Зеравшанского хребта. К вечеру мы вышли на перевал Санг-Туда и свернули направо, по тропе через осыпи.

Садилось солнце, когда мы выбрались на обрывы. Они казались отвесными в золотом свете заката.

— Сейчас будет Сквозняк, — сказал Владик.

— Почему сквозняк?

— Так мы назвали сквозную пещеру. Удобнее идти через нее, чем карабкаться вокруг по скалам.

Слегка пригнувшись, идем по прямому ходу, в конце которого видно небо. Потом несколько минут несложного скалолазания — и лестница с огромными ступенями приводит нас к темной арке входа в пещеру. Пахнет пылью и полынью.

Мы входим в высокий — в рост человека — сухой коридор с утоптанным полом. В стороне от входа разводим костер, выливаем в котелок воду из фляжек — здесь воды нет. В фиолетово-синем небе загораются первые звезды. Подсвечивая себе фонариком, разбираю собранных за день насекомых. А Владик начинает рассказ о пещере Амир-Темир.