Под властью пугала - [74]

Шпреса старалась представить себя в военной форме, и ей становилось смешно.

— Клоунада! — презрительно сказала Назиме. — Не сегодня-завтра они на нас и черные рубашки напялят!

Через несколько дней девушкам выдали мундиры, началась подготовка к параду. В первый день их шествие под звуки военного оркестра взбудоражило всю Тирану. Принцессы, сестры его высокого величества, гарцевали впереди на конях. Вместо шляп всем выдали каски. В те дни газеты прославляли на все лады «батальон амазонок», «дочерей горного орла», «дев-воительниц».

Они занимались на плацу каждый день. «Командовать» подготовкой приходило множество высших офицеров, которые собирались толпой и, казалось, совещались, перед тем как броситься очертя голову на врага или отдать приказ о начале какой-то грандиозной операции.

О занятиях никто не вспоминал. Даже преподаватели нимало не беспокоились об учебной программе. Все для парада. Лишь бы не ударить в грязь лицом на параде.

Однажды, оставшись в общежитии наедине со Шпресой, Назиме спросила:

— Ты знаешь, где сейчас Скэндер?

— Ну конечно.

— Где?

— Во Франции.

Назиме пристально посмотрела в глаза подруге.

— Ничего ты не знаешь.

— А где же он?

— Твой брат в Испании.

— В Испании? Что ему там понадобилось?

— Ты что, не знаешь, зачем в наши дни люди едут в Испанию? Он отправился туда сражаться с фашизмом.

По испуганному лицу Шпресы разлилась бледность, сердце гулко забилось.

— Не может быть, это неправда! Кто тебе сказал?

— Знаю, раз говорю. Мне товарищи сказали. Что ты на меня так смотришь? Не он один в Испании. Туда едут добровольцы со всего света. И албанцев там много. Даже женщины туда едут. Ах, если бы я могла, хоть завтра бы отправилась туда!

— Неужели поехала бы?

— Да. Ведь в Испании решается судьба нашей страны. Если в Испании победят фашисты, жди их со дня на день и у нас. Вот почему лучшие парни Албании едут, чтобы остановить фашизм. Понимаешь, Шпреса? Ты должна гордиться своим братом. Я не знакома со Скэндером, но горжусь им, горжусь, что и в Албании есть благородные люди, которые борются за свободу народа. Им гордятся все товарищи, а когда-нибудь будет гордиться и весь народ.

Но Шпреса ничего не слышала. В голове стучала только одна мысль: в Испании идет война. Ей стало тревожно за брата. Она вдруг представила его убитым.

— Держись, Шпреса. О чем задумалась? Выше голову! Ты же сестра Скэндера Петани, тебе не к лицу раскисать! О чем ты думаешь?

— Я думаю о маме и об отце. Они знают?

— Наверное, знают.

— Откуда?

— Он или сам им написал, или товарищи сообщили.

— А мне почему никто ничего не сказал?

— Не хотели тебя расстраивать. А потом, ведь это опасно. Чем меньше людей знает, тем лучше. Ты тоже ни с кем об этом не говори.

Шпреса не сомкнула глаз всю ночь. Теперь она припоминала, что отец с матерью часто тайком говорили о чем-то. Получив газету, они внимательно прочитывали зарубежные новости. Даже мать, которая прежде никогда не интересовалась такими вещами, вдруг стала усердной читательницей. Надевала очки и склонялась над газетой. Не было вечера, чтобы отец не послушал какую-нибудь иностранную радиостанцию. Ей припомнилось, как однажды вечером, прочтя газету, родители расстроились. Ей было любопытно узнать, что же их так расстроило, и она тоже прочла газету, но не нашла ничего примечательного. Вечером, прослушав новости, отец вдруг крикнул: «Это была ложь! Бесстыдная ложь!» Мать, словно освободившись от какой-то давившей на нее тяжести, произнесла: «Кары на них нету! При помощи своих газет победить хотят!» Да, наверняка они знают, размышляла Шпреса. Но почему мне не сказали?

В воскресенье их повели строем в кино. Шпреса в тот день не пошла к тетке: Тефта вышла замуж и уехала за границу. Теперь Шпреса редко к ним ходила, лишь когда тетя приходила за ней в общежитие, а та, оставшись без дочери, заходила не очень часто.

Показывали итальянский фильм, из тех, что забываются, стоит выйти из кинотеатра. Но на Шпресу произвел глубокое впечатление киножурнал. Это был пропагандистский документальный фильм фирмы «Луче». Начинался он с показа «фашистского рая» и кончался иностранной кинохроникой. Сначала хорошенькие девушки в нарядных костюмах собирали виноград и персики и складывали в изящные корзины. Потом на экране появилась знакомая физиономия дуче. В горняцкой робе, в железной каске с фонарем на лбу он трудился в забое и переговаривался с шахтерами. (В последний раз она видела дуче в форме пилота. Он вел самолет. А в предпоследний — дуче-рыбак тащил сеть. «Великий дуче фашизма» часто менял костюмы, в соответствии с ролями, которые играл.) Под конец показали кадры испанской войны: самолеты с ликторским пучком на фюзеляже бомбили большой испанский город. Съемка велась с воздуха. Было видно, как цепочкой падают бомбы, как внизу, на земле, вспыхивает дымное пламя, рвущееся в самое небо, словно стараясь поглотить его. Итальянские солдаты штурмуют город, рушатся многоэтажные дома, трупы убитых «врагов» на улицах, мужчины, женщины и дети в слезах покидают город…

Шпресе показалось вдруг, что среди убитых ее брат. Она вздрогнула и в ужасе закрыла глаза. После журнала зажегся свет, но она успокоилась только во время фильма.