Под властью пугала - [105]

Шрифт
Интервал

— Может, он и не уехал? Может, он ушел в горы. Откуда мы знаем?

— Знаем. Он сегодня будет в Греции.

— Но ведь он говорил, что будет сражаться в горах.

— Если так, то мы будем с ним.

— Да мы не то что с ним, с самим чертом объединимся, лишь бы бороться против итальянцев, — сказал учитель.

Хюсен разозлился. Вот уже целую неделю он был знаком с этими людьми и был просто уверен, что они, так же как и он, преданы королю. А они, выходит, его враги!

— Всем коньяку, — заказал экономист.

В дверях появился журналист Вехби Лика.

— Добрый вечер, господа. Что нового?

Никто не ответил.

— Я слышал, наши отбросили этих макаронников.

— Итальянцы заняли Дуррес и стоят у Шияка, — сказал Хюсен. — Наши выполнили свой долг. Шиякский мост взорван. Мы остановим их в Шияке.

Вехби Лика в растерянности захлопнул блокнот.

— А король?

— Он уехал.

— Вот это новости! Ну спасибо!

— Ты куда?

— В редакцию.

Они опять помолчали.

— Я уверен, что господин Вехби сейчас придет в редакцию и настрочит пламенную статью.

— Почему это?

— Надо же поздравить итальянцев с прибытием!

— А завтра появится в черной рубашке и первый вскинет руку по-фашистски.

— Да и министры не замедлят сделать то же самое, — сказал Хамди.

— Министры преданы королю, — возразил Хюсен.

— Завтра увидим, — сказал учитель, поднося ко рту рюмку.

— Ну а нам что делать?

— Не знаю.

— Бежать надо, — заявил экономист.

— Куда?

— В Югославию.

— И я с тобой, — решил Хюсен.

— Мне с вами по пути, — присоединился учитель.

— Тогда двинемся, пока не поздно, — предложил публицист. — Идешь, Хамди?

— Нет, я остаюсь, — сказал Хамди.

— Почему?

— Народ сейчас нуждается в нас, во всех, кто ему предан.

— Глупости! — вскрикнул экономист. — Итальянцы вас арестуют, могут и убить. А из-за границы мы скорее поможем Албании.

— Пусть хоть камни с неба сыплются, я все равно останусь на родине.

— И что же ты будешь тут делать?

— Сражаться!

— Чем, кулаками?

— Найдем чем. Народ ненавидит захватчиков, правда, он пока неорганизован, невооружен.

— У нас вон была армия, а какой толк?

— Это потому, что во главе стоял изменник. Король и не собирался бороться.

— Король не изменник, — вскинулся Хюсен.

— Ну назови его по-другому, если можешь.

А я говорю, надо уходить, — опять вмешался экономист. — Вооружайся не вооружайся, все равно нам в Италией не справиться. Это ж такая сила!

— Не лучше ли нам поладить с итальянцами? Вотремся к ним в доверие, может, хоть что-то спасем, — сказал публицист.

— Итальянцы не такие дураки, — ответил учитель. — Сотрудничая с ними, мы принесем Албании еще больше вреда.

— Вот именно. Албанию всегда губили не столько сами захватчики, сколько их пособники из местных, — поддержал Хамди. — Захватчик есть захватчик, с ним все ясно. Местные предатели — вот кто направляет его руку, вот кто губит своих же. Если бы не предатели, никакие захватчики нам не были бы страшны.

— Я никогда не надену черную рубашку, — сказал учитель.

— Ну что ж, нам, видно, не по пути.

— Да уж, видно, так.

— Я остаюсь с тобой, Хамди, — решил учитель.

Послышались выстрелы, сначала где-то вдалеке, потом все ближе.

— Итальянцы, — сказал публицист.

— Прошу вас, уходите! Я закрываю! — встревожился хозяин кафе.

— Это просто так кто-то стреляет, перестрелки-то нет.

— Есть ли, нет ли, уходите!

— Что это за крики?

— Погодите, вроде бы сюда идут.

— Ради бога уходите!

XII

Лёни, подхваченный толпой и подталкиваемый со всех сторон, протиснулся наружу. Здесь уже не толкались, но в темноте он потерял товарищей. Впереди мелькали тени заключенных, которые, окликая друг друга, переговаривались на всех диалектах албанского языка.

Лёни позвал Хаки, но никто не откликнулся.

Заключенные группками разбегались в разные стороны. Лёни на мгновение задержался, не зная, куда направиться. В Тирану его привезли ночью в крытом грузовике, в наручниках, и, кроме старого брезента, да отвратной рожи жандарма Камбери, он по пути ничего не видел. В какой стороне его деревня? Он взглянул на небо, и ему показалось, что и звезды здесь другие.

— Беги, дурак! — крикнул ему на бегу какой-то заключенный. — Что стоишь как столб? Хочешь, чтоб поймали?

Присоединившись к одной из групп, Лёни выбежал на широкую улицу. Впереди были слышны возгласы заключенных. Те, что раздобыли винтовки, стреляли в воздух. Со всех сторон тоже стреляли и кричали.

Вскоре он устал от быстрого бега. Спирало дыхание, ноги стали как ватные. За два года он почти отвык ими пользоваться! Недаром Хаки советовал ему побольше ходить во время прогулки!

Выбежали на какую-то площадь, окруженную черневшими в темноте домами, которые поразили Лёни своей величиной.

— Давай пошевеливайся!

— Куда мы идем?

— Во дворец!

— Какой дворец?

— Иди и не спрашивай.

Пробежав через обширный парк, они вошли во дворец, сиявший огнями над погруженным во мрак городом. Широкие коридоры привели их в большой зал, освещенный люстрами. Заключенные разбрелись по дворцу. Кто-то уже возвращался, нагрузившись добром, вскинув на плечо прекрасный ковер, кто-то сдергивал с окна плюшевую штору, кто-то пытался взгромоздить себе на спину кресло.

— Что они делают?

— Не видишь? Давай, бери и ты!

Странным показался Лёни совет: даже если б он что-нибудь и взял, куда он это понесет?


Рекомендуем почитать
Голубые следы

В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.


Пасторский сюртук

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Смертельная печаль. Саби-си

Книга представляет собой философскую драму с элементами романтизма. Автор раскрывает нравственно-психологические отношения двух поколений на примере трагической судьбы отца – японского пленного офицера-самурая и его родного русского любимого сына. Интересны их глубокомысленные размышления о событиях, происходящих вокруг. Несмотря на весь трагизм, страдания и боль, выпавшие на долю отца, ему удалось сохранить рассудок, честь, благородство души и благодарное отношение ко всякому событию в жизни.Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся философией жизни и стремящихся к пониманию скрытой сути событий.


За Байкалом и на Амуре. Путевые картины

Книга посвящена путешествию автора по Забайкалью и Дальнему Востоку в 60-е годы XIX в. Внимательным взглядом всматривается писатель в окружающую жизнь, чтобы «составить понятие об амурских делах». Он знакомит нас с обычаями коренных обитателей этих мест — бурят и гольдов, в нескольких словах дает меткую характеристику местному купечеству, описывает быт и нравы купцов из Маньчжурии и Китая, рассказывает о нелегкой жизни амурских казаков-переселенцев. По отзывам современников Стахеев проявил себя недюжинным бытописателем.


Азиаты

В основе романа народного писателя Туркменистана — жизнь ставропольских туркмен в XVIII веке, их служение Российскому государству.Главный герой романа Арслан — сын туркменского хана Берека — тесно связан с Астраханским губернатором. По приказу императрицы Анны Иоановны он отправляется в Туркмению за ахалтекинскими конями. Однако в пределы Туркмении вторгаются полчища Надир-шаха и гонец императрицы оказывается в сложнейшем положении.


Озарение Нострадамуса

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.