Под ветрами степными - [49]
Втроем они приступили к делу. Старое ломать — не новое строить. Работа пошла споро, но когда принялись за столбы, сразу же остановились. Они крепко сидели в не оттаявшей еще под толстым слоем навоза земле. Попробовала Лида качнуть свой столб — у нее только очки прыгают, а столб ни с места. Рябов с Мацневым взмокли, пока вывернули пару столбов, а к следующим как-то и не решались приступаться. И тут Анатолия осенила блестящая мысль.
— Дурную работу делаем, — сказал он с досадой, что раньше не сообразил, как механизировать трудоемкий процесс извлечения столбов из промерзшей земли.
Он прицепил кусок троса к машине, другой конец набросил на столб и легко, как зуб, машиной вытащил его.
Настроение у всех сразу поднялось.
А на ферме в это время также не сидели без дела. Мыли и приводили в порядок вагончик. Игорь копал ямы под столбы для пригона. Саня Легостаева отправилась на стан к Суртаеву выпросить у него железную печку.
Печка у Владьки есть, и даже не одна, но он выслушивает Саню с постной физиономией, какая бывает у хозяйственников при разговоре с просителями.
— И чего вы сюда подселились? — говорит он. — Места, что ли, мало? Сегодня вам печку дай, а завтра начнете просить, чтобы в кино вас везти.
Его прижимистость на Саню не производит никакого впечатления, и он улыбается:
— А трубу надо? Берите сразу с трубой, а то потом опять прибежите.
Ободренная хорошим началом, Саня решается высказать главную просьбу.
— Владик, ты умница! А мальчишек никого у тебя свободных нет? Нам до зарезу тридцать ямок к вечеру надо выкопать.
У Владьки каждый человек на счету. Дрова нарубить на кухне и то некому. Единственный свободный человек — Иванников: с трактора у него сегодня сняли радиатор и увезли паять. Но парня жалко — он отсыпается сегодня за всю посевную.
А Саня смотрит на Владьку с такой доверчивостью и надеждой, как будто от него зависит, быть или не быть ферме. Куда от нее деваться!
Через некоторое время возле вагончика на ферме остановился бригадирский ходок, который Суртаев выделил сверх всякой просьбы.
— Девчонки, «Нашел-молчит» приехал! — восторженно объявила Унжакова. — Надо же!
Все высыпали из вагончика и хотели помочь Иванникову нести чугунную печку, но он втащил ее сам. Потом молча стал примерять трубы с таким видом, как будто еще с утра знал, что ему придется делать это. Саня рассказывала девочкам, какой хороший человек Владька Суртаев, а Володя снисходительно улыбался одними губами. Всем своим видом он говорил: «И чего вы нашли особенного во всем этом?»
Его отпустили с фермы не скоро. Вместе с Игорем он копал ямы, потом, когда Равиль пригнал на дойку коров, Володя без дополнительного приглашения стал помогать ловить беспокойных первотелок. Остался он и на ужин, вернее на чай: сегодня было не до разносолов.
Приятно посидеть у своих. Если уж на то пошло, Володя глубоко уважает всех их, этих шумливых девчонок. И даже больше того, ему кажется, что они самые хорошие на свете. Просто невероятно, как это было можно зимой во время этой дурацкой ссоры не здороваться с ними и делать вид, будто он с ними не знаком?
Надо бы уже и идти, но Саня просит:
— Ты посиди еще, Володя!
Глаза у нее такие ясные и доверчивые, каких, наверное, ни у кого нет. И Володя остается. В разговорах участия он не принимает, только слушает. И на лице его нет обычного снисходительного выражения. Оно просто задумчиво.
В ночь сегодня надо выходить Женьке, но его нет. Собирается Игорь, который совсем было расположился отдыхать. Он надевает полушубок и шапку — ночи еще холодные — и советует Иванникову:
— Переходи к нам, Володька! Вместе будем ферму поднимать.
Не поймешь, шутит Игорь или говорит серьезно. Вернее всего — серьезно, потому что он всех готов перетащить на ферму.
Рябов очень торопился к своей смене, но задержали его непредвиденные обстоятельства. Еще засветло, нагрузив жердями машину, он выехал с центральной усадьбы вместе с Мацневым. Но на половине пути, недалеко от Горбатого моста, они безнадежно засели в грязь. Оба разулись, засучили штаны и пробовали подкладывать под колеса жерди. Но все было бесполезно.
На счастье, показался трактор. Левашов ехал на нефтебазу за маслом. Он отцепил свою тележку с бочками и легко вытащил машину трактором на сухое место.
— Сами доберетесь? — спросил он, вытирая соломой руки.
— Доберемся! — отвечал ободренный удачей Мацнев. И минут через пять с разгона посадил машину в грязь так же надежно, как и в первый раз. Он не захотел свернуть с грейдера на боковую колею, рассчитывая проскочить на скорости топкое место, а теперь нельзя было даже вылезти из кабины.
— Добрались! — зло сказал Женька. — Меня теперь Игорь проклянет.
Анатолий, чувствуя себя виноватым, попытался успокоить Женьку:
— Сейчас Сашке поморгаем! Может, вернется.
Мацнев стал ожесточенно мигать светом, а Женька, встав на ступеньку, смотрел в темноту. Мало было надежды, что Левашов увидит сигнал бедствия — с какой стати он будет смотреть назад! С другой стороны, если бы даже он и заметил этот сигнал, вряд ли он потащится обратно со своей тележкой. Самое верное — ждать его часа через три, когда он будет возвращаться с центральной усадьбы, если он вообще только поедет сегодня, а не завтра утром. И при всем этом Женька все-таки с надеждой смотрел на тающее во тьме светлое пятнышко.
Обновление Нечерноземья идет хорошими темпами. Однако, как и в любом большом деле, здесь возникает множество проблем. Как успешнее решить их, как быстрее и качественнее освоить огромные капиталовложения, которые вкладывает государство в освоение и развитие исконных русских земель, — вот основной вопрос, который волнует автора и героев очерков — от тракториста до секретаря райкома партии.
Воздушные змеи были изобретены в Поднебесной более двух тысяч лет назад, и с тех пор стали неотъемлемой частью китайской культуры. Секреты их создания передаются из поколения в поколение, а разнообразие видов, форм, художественных образов и символов, стоящих за каждым змеем, поражает воображение. Книга Жэнь Сяошу познакомит вас с историей развития этого самобытного искусства, его региональными особенностями и наиболее интересными произведениями разных школ, а также расскажет о технологии изготовления традиционных китайских воздушных змеев. Для широкого круга читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
«Доктор, когда закончится эпидемия коронавируса? — Не знаю, я не интересуюсь политикой». Этот анекдот Юрий Мухин поставил эпиграфом к своей книге. В ней рассказывается о «страшном вирусе» COVID-19, карантине, действиях властей во время «эпидемии». Что на самом деле происходит в мире? Почему коронавирус, менее опасный, чем сезонный грипп, объявлен главной угрозой для человечества? Отчего принимаются беспрецедентные, нарушающие законы меры для борьбы с COVID-19? Наконец, почему сами люди покорно соглашаются на неслыханное ущемление их прав? В книге Ю.
История СССР часто измеряется десятками и сотнями миллионов трагических и насильственных смертей — от голода, репрессий, войн, а также катастрофических издержек социальной и экономической политики советской власти. Но огромное число жертв советского эксперимента окружала еще более необъятная смерть: речь о миллионах и миллионах людей, умерших от старости, болезней и несчастных случаев. Книга историка и антрополога Анны Соколовой представляет собой анализ государственной политики в отношении смерти и погребения, а также причудливых метаморфоз похоронной культуры в крупных городах СССР.
В брошюре представлены ответы на вопросы, наиболее часто задаваемые советскими и иностранными журналистами при посещении созданной вокруг Чернобыльской АЭС 30-километровой зоны, а также по «прямому проводу», установленному в Отделе информации и международных связей ПО «Комбинат» в г. Чернобыле.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.