Под управлением любви - [2]

над годами,

и все давно уже друг другом прощены.

Еще покуда в честь нее высокий хор поет хвалебно

и музыканты все в парадных пиджаках.

Но с каждой нотой, Боже мой, иная музыка

целебна…

И дирижер ломает палочку в руках.

Не оскорблю своей судьбы слезой поспешной

и напрасной,

но вот о чем я сокрушаюсь иногда:

ведь что мы сами, господа, в сравненье с дамой

той прекрасной,

и наша жизнь, и наши дамы, господа?

Она и нынче, может быть, ко мне, как прежде,

благосклонна,

и к ней за это благосклонны небеса.

Она, конечно, пишет мне, но… постарели

почтальоны,

и все давно переменились адреса.

«Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой полночной…»

Летняя бабочка вдруг закружилась над лампой

полночной:

каждому хочется ввысь вознестись над фортуной

непрочной.

Летняя бабочка вдруг пожелала ожить в декабре,

не разглагольствуя, не помышляя о Зле и Добре.

Может быть, это не бабочка вовсе, а ангел небесный

кружит и кружит по комнате тесной с надеждой

чудесной:

разве случайно его пребывание в нашей глуши,

если мне видятся в нем очертания вашей души?

Этой порою в Салослове – стужа, и снег, и метели.

Я к вам в письме пошутил, что, быть может, мы зря

не взлетели:

нам, одуревшим от всяких утрат и от всяких

торжеств,

самое время использовать опыт крылатых существ.

Нас, тонконогих, и нас, длинношеих, нелепых,

очкастых,

терпят еще и возносят еще при свиданьях

нечастых.

Не потому ли, что нам удалось заработать горбом

точные знания о расстоянье меж Злом и Добром?

И оттого нам теперь ни к чему вычисления эти.

Будем надеяться снова увидеться в будущем лете:

будто лишь там наша жизнь так загадочно

не убывает…

Впрочем, вот ангел над лампой летает…

Чего не бывает?

«Не успел на жизнь обидеться…»

Ю. Даниэлю

Не успел на жизнь обидеться —

вся и кончилась почти.

Стало реже детство видеться,

так, какие-то клочки.

И уже не спросишь, не с кого.

Видно, каждому – свое.

Были песни пионерские,

было всякое вранье.

И по щучьему велению,

по лесам и по морям

шло народонаселение

к магаданским лагерям.

И с фанерным чемоданчиком

мама ехала моя

удивленным неудачником

в те богатые края.

Забываются минувшие

золотые времена;

как монетки утонувшие,

не всплывут они со дна.

Память пылью позасыпало?

Постарел ли?

Не пойму:

вправду ль нам такое выпало?

Для чего? И почему?

Почему нам жизнь намерила

вместо хлеба отрубей?..

Что Москва слезам не верила —

это помню.

Хоть убей.

Кухня

Рожденье бифштекса – само волшебство.

Брильянтовых капель без счета.

А эта, которая жарит его,

похожа на рыжего черта.

И этот, из пара родившийся черт,

азы про себя повторяет,

и жарит, и парит, и льет, и печет,

и фартуком лоб утирает.

Она в ароматы смолы и огня

себя погрузить не страшится,

и плавно святая ее пятерня,

как розовый ангел, кружится.

И если в окно заглянуть со двора —

какая бесовская штука:

в чугунной ладье громоздится гора

под кольцами белого лука.

Там все перемешано в соке его,

в прожилках его благородных:

и гибель, и жизни моей торжество,

и хриплые крики голодных.

Из стихов к роману «Свидание с Бонапартом»

Вдали от собственного дома,

на льдине из чужой воды —

следы осеннего разгрома,

побед несбывшихся плоды.

Окончен бой. И в нем, жестоком,

мы проиграли. Генерал

на льдину хрупкую упал.

Войны таинственным итогом

пренебрегая, мертвым оком

последний подает сигнал

прощанья перед встречей с Богом.

И юношеские года,

и лет покойных череда —

все кажется минутным вздором.

Лишь лед Зачанского пруда

(во сне иль наяву) всегда

перед его потухшим взором.

Нам преподало Провиденье

не просто меру поведенья,

а горестный урок паденья;

и за кровавый тот урок

кому тут выскажешь упрек —

пустых словес нагроможденье?

Ну хорошо. Он бездыхан.

А мы-то как же, молодые,

пусть вшивые, но ведь живые?

Неужто из горячих ран

себе соорудим карьеру

и будем хвастаться не в меру

под батальонный барабан?

Август в Латвии

Булочки с тмином. Латышский язык.

Красные сосны. Воскресные радости.

Все, чем живу я, к чему я приник

в месяце августе, в месяце августе.

Не унижайся, видземский пастух,

пестуй осанку свою благородную,

дальней овчарни торжественный дух

пусть тебе будет звездой путеводною.

Не зарекайся, видземский король,

ни от обид, ни от бед, ни от хворости,

не обольщай себя волей, уволь:

вольному – воля, гордому – горести.

Тот, кто блажен, не боится греха.

Бедность и праведность перемежаются.

Дочку отдай за того пастуха,

пусть два источника перемешаются.

Между удачей, с одной стороны,

и неудачею жизнь моя мечется

в сопровождении медной струны

августа месяца, августа месяца.

«У поэта соперников нету…»

У поэта соперников нету

ни на улице и ни в судьбе.

И когда он кричит всему свету,

это он не о вас – о себе.

Руки тонкие к небу возносит,

жизнь и силы по капле губя.

Догорает, прощения просит:

это он не за вас – за себя.

Но когда достигает предела

и душа отлетает во тьму…

Поле пройдено. Сделано дело.

Вам решать: для чего и кому.

То ли мед, то ли горькая чаша,

то ли адский огонь, то ли храм…

Все, что было его, – нынче ваше.

Всё для вас. Посвящается вам.

«С последней каланчи, в Сокольниках стоящей…»

Б. Сарнову

С последней каланчи, в Сокольниках стоящей,

никто не смотрит вдаль на горизонт горящий,

никто не смотрит вдаль, все опускают взор.

На пенсии давно усатый брандмайор.

Я плачу не о том, что прошлое исчезло: