Под тремя коронами - [16]

Иоанн московский объявил, что он волен в своих владениях: кому хочет, тому их и отдает. Александру же после смерти отца пришлось писать князьям и панам волынской земли, что паны-рада оставили его, Александра, в Литве и на Руси для защиты от неприятеля на то время, пока не будет избран великий князь. Александр приглашал волынцев принять участие в этом избрании: вспомните, что вы поклялись отцу моему в случае его смерти признать государем того из его сыновей, которого ваша милость изберет вместе с панами-радою, — писал он в своем обращении-просьбе.

Если Казимир, государь Литвы и Польши, опасался войны с Иоанном, то Александр, владея только Литвой и не уверенный в усердной помощи брата, польского короля, тем более не мог отважиться на активные военные действия. И хотя Менгли-Гирей опустошал земли княжества, Стефан Молдавский грозил войной, но опасней всего был Иоанн, стремящийся подчинить себе русских единоверцев, которые составляли большинство подданных Александра. Москва уже расширила свои пределы до Жиздры и Днепра, действуя и мечом, и приманом. Везде нужно было опасаться измены. Как и отец, Александр хотел искреннего вечного мира с Москвою, тем более что отношения с другими соседними государствами оставались неопределенными и непостоянными. Для крымчаков главным было то, кто больше заплатит: в интересах того и воюют. А тут глядишь, и турки вот-вот начнут нападать, и молдавский господарь, породнившись с Иваном III, ведет себя заносчиво.

Стараясь избавиться от этих назойливых мыслей, Александр начал думать о бытовых проблемах, кого из знати, их жен и дочерей пригласить на ближайший праздник. Да не забыли бы пригласить младшую дочь пана Хруцкого Эльжбету. Всем хороша, всем бог наделил… И действительно: Эльжбета отличалась редкой красотой. Строгий греческий профиль, огромные выразительные глаза цвета весенних фиалок, роскошные шелковистые волосы… Она точно магнитом притягивала к себе поклонников. Александру она показалась одновременно похожей на греческую богиню и на земную, наполнившуюся силой, крестьянскую девушку… А на высокомерие, что нет-нет, да и проявлялось в ней, можно и не обращать внимания: всегда надменна красота… Во всяком случае Александру казалось, что таких красавиц до этого он не встречал…

В это время в комнату вошел канцлер Сангушко. На его благородном, красивом лице всегда было нечто такое, что привлекало всякого человека. Говорил он много, но приятно, разумно… Глядя на канцлера, Александр подумал: удивительно, как такой приятный во всех отношениях человек, мог так жестоко поступить со своей женой. Однажды, во время беседы с ливонским послом, он внезапно прервал разговор и направился в покои жены. Та казалась смущенной. Обыскав комнаты, канцлер нашел спрятавшегося за пологом кровати своего сокольничего. Сангушко проткнул его саблей. На следующий день в безымянной могиле похоронили два гроба. В одном был убитый сокольничий, в другом — живая, но связанная и с кляпом во рту жена канцлера… Жестокий век, жестокие нравы…

А, говорят, такая слаженная была пара. Всем казалось, что Гертруда Сангушко была для мужа подругой желанной и незаменимой. Как дивно сочеталась ее красота с ласковой, чарующей обходительностью. Идеально-прекрасные черты лица и безукоризненность фигуры казались еще ярче при всегдашней простоте ее наряда. Молчаливая, спокойная, знающая, что достаточно ей появиться, чтобы раздался шепот восхищения, она пользовалась уважением и любовью всех, кто ее знал… И такой печальный конец.

Сангушко низко поклонился. Дождался, когда Александр с явным неудовольствием спросил:

— Чего тебе?

— Государь, покойный отец твой жаловался в Москву, что подданные Иоанна, государя московского, недалеко от Москвы побили купцов смоленских и товары их пограбили.

— Ну и что, — нетерпеливо перебил Александр.

— Дьяк московский отвечает, что разбойники сысканы и казнены. Пограбленные товары ими утеряны, но великий князь не хочет, чтобы семьи купцов пострадали. Пусть жены, дети или кто-либо из родственников убитых купцов приедут в Москву и получат вознаграждение.

Александр недовольно встал со стула и, подойдя почти вплотную к канцлеру, сказал:

— Этак, пан Сангушко, посвящая меня во всякие мелочи, вы не дадите мне ни минуты свободного времени. Через неделю, как тебе известно, при дворе состоится большое празднество. Гостей будет много. Я сам хочу все посмотреть: удачно ли место выбрано, все ли сделано для удобства гостей.

В это время в дверь постучали:

— Да вот и Збышек. Входи, входи, — Александр пригласил своего верного слугу.

В комнату вошел красиво и богато одетый человек лет тридцати. В прошлом рядовой небогатый шляхтич, он за время службы у Александра приобрел и богатство, и ту уверенность в себе, которой отличаются все слуги, пользующиеся особым доверием господ. Не дожидаясь вопроса, он, как бы желая показать еще раз свое лукавство ума и насмешливость, за которые его ценил Александр, весело сказал:

— Все готово, государь, можно ехать…

— Ну, вот видишь, канцлер, — как бы извиняющимся голосом сказал Александр и добавил:

— Дела…

— Нет, государь, есть более неотложное дело, о котором я хотел бы посоветоваться с тобой.