Под тремя коронами - [147]

Астролог, угадавший намерение хана, ответил: «О, великий хан, да продлит Аллах твои благословенные дни, я умру на три дня раньше тебя». Перепуганный хан тут же отдал приказ, чтобы прорицатель ни в чем не нуждался, и приставил к нему охрану. Вскоре он стал влиятельным человеком при дворе — даже визири с ним считались.

Рассказав эту историю своему помощнику пану Вербене, посол перевел разговор на другую тему:

— Похоже, что татары теряют свое былое могущество… Но цепляются за него… Удивляюсь, как мог наш государь, король и великий князь литовский, взять от Менгли-Гирея ярлык. В нем, между прочим, Великий царь, каковым считает себя Менгли-Гирей, утверждает, что его предки пожаловали Витовту Киев и другие земли, что великий князь Казимир с литовскими князьями и панами просили его, Менгли-Гирея, о том же и что именно он дал Литве Киев, Владимир, Луцк, Смоленск, Подолию, Браславль, Черкасы, Путивль, Чернигов, Курск, Горянск, Тулу, а потом добавил еще Псков, Великий Новгород и Рязань…

Посол долго молчал, любуясь бескрайней степью, а затем продолжил:

— Глинский тоже не прочь разыграть и карту крымского хана… Как водится, он обратился к нему за помощью и просил подняться на короля… Менгли-Гирей, по обыкновению, не отказался от союза с Глинским, обещая завоевать для него Киев. Правда, одновременно и королю было обещано послать на помощь своих татар к Киеву и даже к Вильно.

— А что король?

— Отказался от такой помощи и попросил хана послать войска на Брянск, Стародуб и Новгород-Северский. При этом обещал немедленно выслать деньги в Крым. И написал совсем уж уничижительные слова: а мы, как тебе присягнули и слово свое дали, так и будем все исполнять до смерти, тебя одного хотим во всем тешить и помимо тебя другого приятеля искать не будем… И это слова короля польского и великого князя литовского…, — укоризненно покачал головой посол и надолго замолчал.

Но потребность выговориться взяла свое, и он продолжил:

— Трудность в том, что подарков требует не один хан. Обыкновенно послы привозят к королю множество грамот от всех царевичей и царевен, которых необходимо одаривать. А сколько мурз и князей? Если кому из них подарков не достанется — тут же от присяги отказываются… Вот и сейчас, кроме денег, золотой и серебряной утвари, две тысячи белок, 300 горностаев и две сотни соболей везем… И не знаю, хватит ли на всех…

Вот-вот дело дойдет до насилия и бесчестия послов… Один из царевичей уже грозил нашему послу, пану Ганскому, что если не даст таких подарков как прежде, то велит посла к себе на цепи привести… Может, поэтому и угодничает польский король? — задавал себе вопрос посол.

XXXVII

Рано, чуть в окнах забрезжил рассвет, Глинский проснулся. Тяжесть в голове не позволяла подняться. Отчасти из-за выпитого вчера на пиру у боярина Оболенского, отчасти из-за тяжелых дум, что постоянно сопровождают князя, здесь при дворе московском.

Слуга, который подобно рыцарям, караулившим богородицу, спал всегда вооруженным, тихо внес большой кубок здешнего, русского кваса… Выпив и сразу же почувствовав облегчение, князь подумал:

— Знает Леонтий что нужно…

Но мысли вернулись к привычному. Ясно, что великому князю московскому выгодно окончательно закрепить за собой захваченные города и земли, а Сигизмунд хочет без новых уступок освободиться от тяжелой войны… Как же я должен вести себя в этой ситуации? — думал Глинский. — Никто не говорит мне, но я-то сам знаю: да, я потерпел полную неудачу в своих замыслах… Вынужден покинуть свою страну… И мне сейчас нет никакой выгоды от прекращения войны между Москвою и Литвою… Наоборот.

Здесь, в Москве, Глинский с беспокойством ожидал известий оттуда, с запада, внимательно следил за делами Сигизмунда, чувствовал радостный прилив сил, когда они становились затруднительными. Использовал любую возможность, чтобы склонить князя московского воспользоваться трудностями Сигизмунда для начала новой войны. Именно она дала бы возможность ему даровитому, энергичному, знающему и бывалому человеку возвратить себе прежнее положение и бывшие владения. Она позволила бы покончить с положением, когда человек, обладавший почти великокняжеским статусом в Литве, привыкший фактически управлять государством, вынужден довольствоваться положением простого боярина при московском дворе. Тем более, что Василий столь же последовательно, как и Иоанн, продолжает политику ограничения власти боярской…

Сигизмунд в свою очередь понимал, что до тех пор, пока Глинский находится в Москве, продолжительного мира между государствами не будет. Поэтому в начале 1509 г. он попытался склонить Василия к выдаче ему князя Михаила. Очередной литовский посол пан Иванюшев сказал великому князю московскому:

— Сестра твоя, королева Елена, уже извещала тебя, что изменник наш Михайло Глинский, позабывши ласки и жалованье брата нашего, господаря своего Александра, который сделал его вельможей-паном, посягнул на его здоровье, своими чарами свел его в могилу; королева устно об этом говорила моему королю Сигизмунду и панам радным, подробно писала в письме и послов с этим делом отправляла. Злодей же, чуя свою вину, убежал в отсутствие короля и теперь находится в почете у тебя.