Под тремя коронами - [12]

— Пора нам в княжестве иметь своего государя…

Это заявление пало на благодатную почву: каждый из панов-рады считал точно также. Все дружно поддержали старосту.

На одном из заседаний канцлер Литвы пан Сангушко твердо заявил:

— Мы в княжестве считаем, что больше пользы не только нам, но, собственно, и Польше принесло бы разъединение власти короля и великого князя.

— Да, ясновельможные Панове, вам — король, нам — великий князь, — уточнил самый молодой из панов-рады Николай Немирович.

Поляки не соглашались. В том числе архиепископ Збигнев Олесницкий, один из авторитетных католических церковных иерархов. Споры продолжались до тех пор, пока Иоанн Гаштольд не предложил:

— А почему бы нам не учесть на этот счет мнение самого короля?

Всем понравилась эта мысль. Но было ли высказано мнение короля на этот счет? И кто об этом знает?

Трокайский воевода Петр Мондигирдович пояснил:

— Да, Панове… Почти пятнадцать лет назад Казимир высказал пожелание, чтобы на троне Великого княжества его сменил сын Александр…

Но поляки решили обратиться к настоятелю Вавельского костела Геронтию, который был духовно близок к королю и с которым Казимир советовался практически по всем вопросам. Послали за Геронтием.

Он явился в черной одежде католического священнослужителя со смиренным и, как многим показалось, непроницаемым видом. Польские сенаторы знали, что жизнь он вел праведную, скромную. Не то, что в прежние годы, когда был подобен Адаму перед грехопадением. Будучи молодым викарием, он как-то устроил устричный ужин с шампанским для двух монашек, Армаллиены и Элимет, искусных в теологических диспутах. Он натопил комнату так жарко, что девушки были вынуждены снять верхнюю одежду. Затем, затеяв игру, во время которой один брал устрицу у другого прямо изо рта, он умудрился уронить кусочек за корсет сначала одной монашке, потом другой. После извлечения их он осматривал и сравнивал на ощупь их ножки. Вскоре девушки позволяли делать все, что он хотел. Следовал молодой викарий правилу: двух женщин гораздо легче соблазнить вместе, чем порознь.

Без всяких обиняков настоятель прямо сказал:

— Знаю, что воля короля многим из вас не понравится, а многие и не захотят принять ее. Но благословенной памяти король Казимир хотел, чтобы королем Польши был его старший сын Иоанн-Альберт, а великим князем литовским Александр. Оба — правнуки великого Ольгерда и внуки Ягайло…

Эти слова для большинства присутствовавших поляков оказались громом среди ясного неба. После минутного замешательства раздались недовольные крики: «Как так? Прекращается династическая уния Польши и Литвы? Уния, начало которой положил великий Ягайло?» С другого конца зала донеслось: «И королева Ядвига! Более сотни лет мы, поляки, всячески укрепляли этот союз! Стремились жить и бороться заодно с Литвой! И Польша и Литва опять разделяются…»

Но крики эти разбивались о твердую решимость литовских панов-рады, одобрительным шумом встретивших предложение об избрании великим князем литовским одного из сыновей Казимира. Не подействовали на них и пущенные в ход слухи, а также прямые намеки польских сенаторов о том, что, дескать, Казимир в последние годы жизни подозревал, что не он является отцом Александра…

Четвертый сын Казимира не был любимцем своих родителей. Природа отказала ему в блестящих дарованиях, в стойком характере и в ясных идеалах, но он не был столь развратен, как его брат Фридрих, ставший архиепископом гнезненским и примасом польского духовенства, а затем и кардиналом. Хотя в пору ранней молодости его и называли Александром любвеобильным. Но это не самое почтенное прозвище для королевича мало его беспокоило. Еще меньше Александра волновало мнение близких, пытавшихся помешать его похождениям.

Наследственные черты рода Ягеллонов сказались как на внешнем облике, так и на характере будущего великого князя литовского. В нем было и литовское упорство, часто выливавшееся в упрямство, и чисто литовская мрачность. Видимо, сказывалось действие главного воспитательного принципа его отца Казимира: «Для моих ушей нет лучше музыки, как плач детей моих под розгами учителей». Мать Александра Елизавета австрийская заботилась главным образом о преданности сыновей-королевичей римскому престолу, правда, окружив детей лучшими учителями и учеными своего времени. Педагоги находили нужным приучать детей к холоду и голоду, ко всякого рода закалке и лишениям. Душеспасительными и полезными считались и телесные наказания. Ну и, конечно же, учителя старались привить своим воспитанникам вкус и любовь к умственным занятиям, уважение к науке.

После того как крики и возгласы поутихли, медленно и с трудом поднялся со своего места на первой скамейке сенатор Бельский, получивший в боях за Польшу пятнадцать ранений. Да и к политике он относился так, как серьезный и прилежный художник относится к своему искусству. К его мнению вельможи всегда прислушивались, и, пока он поднимался, установилась тишина.

Пан Бельский полуобернулся к собравшимся:

— Желание короля, великого и славного Казимира, понятно. Он хотел, чтобы все его сыновья были наделены троном. Как же: Владислав — король чешский, Казимир — король венгерский, а теперь вот и Альбрехт будет королем польским. Остается один Александр. Поэтому король и хотел наделить своего четвертого сына престолом Великого княжества.