Под тремя коронами - [11]

Все эти воспоминания, чередуясь с болезненным забытьем, беспокоили Казимира всю ночь. Боль то уходила, то усиливалась так, что казалось, не хватит сил выдержать… Комнатному слуге, робко и осторожно заглянувшему в дверь, Казимир сказал:

— Сегодня-завтра мы отправляемся в Польшу, в Краков.

К вечеру все сборы были завершены. Выехать решили рано — поутру, когда всякая дорога спорится. Ехать решили через Эйшишки: там жил знаменитый не то лекарь, не то колдун-знахарь. Все в ход пускал — и травы, и заговоры. И помогало. Казимир знал его: даже к великой княгине дважды в Вильно его приглашали. И оба раза возвращался он с кошельками, набитыми золотом. И от княгини, и от князя.

Дом знахаря, расторопного польского еврея, выделялся из всех остальных. В два этажа, с небольшими, но часто прорезанными, стеклянными окнами. Они гармонично сочетались с размером дома, со стенами и утопали в роскошных резных изображениях диковинных заморских растений и зверей. А крыльцом, выходившим на улицу, великий князь даже залюбовался. Массивные стойки, державшие крышу, были увиты цветами, яблоками, грушами, сливами, вишнями, так искусно вырезанными и раскрашенными, что казались настоящими.

Лекарь с женой и двумя молодыми, явно любопытными, дочерьми встречал государя на улице, у самых ворот. Они застыли в таком глубоком поклоне, который, казалось, никогда не закончится. Королевский лекарь подошел к хозяину и негромко поторопил его:

— Принимай государя, Мошел. Он плохо себя чувствует, и время, как тебе известно, не терпит.

— Конечно, конечно, ясновельможный пан… Но лечение, как тебе известно, не терпит суеты и требует обстоятельности и неторопливости. К тому же в этом особом случае лекарства нужно готовить крайне тщательно…

Через полдня знахарь сказал королевскому лекарю:

— Боюсь, до Кракова не доедете…

Предсказание Мошела сбылось. Оставалось полдня пути до Гродно, когда Казимир попросил остановиться. Его вынесли из повозки и уложили на мягкой, высокой траве. Казимир увидел над собой бесконечно высокое и всегда казавшееся таинственным небо, почувствовал ласкающее тепло клонившегося к закату солнца… Попросил привести к нему любимую собаку Яссу, которая легла рядом с князем и, положив морду на грудь хозяину, начала тихо, жалобно скулить. Вскоре великий князь, впав в забытье, перестал отвечать на вопросы лекаря. Последней мыслью великого князя было: так и не успел сказать всем сыновьям, что Польша и Литва станут великими, если сломят Москву. Его спешно и суетливо положили опять в повозку и ускоренным ходом направились в Гродно. Здесь король и великий князь, не приходя в сознание, скончался. Еще за четырнадцать лет до этого Казимир условился с радой панов, что литовский престол останется за его потомками. Поэтому находившиеся при умирающем великом князе виленский епископ Альберт Табор, виленский воевода Николай Радзивилл из Гонендзы и многоопытный трокайский воевода Петр Мондигирдович объявили двору и гродненской знати, что Казимир избрал своим наследником королевича Александра.

Ни в Польше, ни в Великом княжестве Литовском скорой кончины Казимира не ожидали. Несколько месяцев назад, отъезжая из Кракова в Литву, он как всегда был весел, общителен и даже милостив больше обычного. Отъехав положенные по королевскому протоколу три версты от Кракова, провожавшим магнатам, знатным шляхтичам и приближенным дворовым служащим сказал шутливо:

— Вижу, Панове, что вы готовы провожать меня хоть до самого Вильно. Но вам пора возвращаться…

При этом он живо сошел с коня и тепло попрощался с каждым. А пана Ожешко, известного длительной тяжбой с паном Сейбитом из-за того, что его слуга, будто бы не заметив, не поклонился ему, даже обнял и обнадежил:

— Вот вернусь из княжества и помирю тебя с паном Сейбитом. Тем более что слуга давно осознал свою вину и раскаялся. Да и оба вы понимаете, надеюсь, что даже небольшая дружба и мир лучше большой, как, впрочем, и малой ссоры.

— Хорошо бы, мой король, — потупил взор Ожешко, понимая, что его тяжба с паном Сейбитом давно стала притчей во языцех и вызывала у магнатов и шляхты недоумение.

Провожавшие одобрительно, с пониманием закивали головами, высказывая этим восхищение своим королем.

И магнаты, и знать королевства и Великого княжества любили Казимира. Все чаще его называли Великим не только в торжественных случаях, но и в повседневной, будничной жизни. И поэтому весть о его смерти, подготовка к похоронам и сами похороны прошли быстро и слаженно без звона сабель и выстрелов. Обошлось без интриг, выяснений кто за кем должен ехать и идти в похоронной процессии. Живо собравшись, вовремя приехали и литовские паны-рада с подобающей каждому из них свитой. В Кракове им оказали уважительный прием и размещение, о чем позаботился пан Слыха, авторитетный глава городского совета. Похороны были достойны великого короля.

Не долгой была борьба и за будущее общего государства. Против обыкновения за два дня совместных заседаний Сената Польши и панов-рады Литвы, проходивших в предместье Кракова, удалось обо всем договориться. Всех волновал вопрос: сохранится ли династическая уния, то есть будет ли король польский одновременно и великим князем литовским? Паны-рада считали, что Казимир, вынужденный больше времени проводить в Польше, не мог и не проявлял должной заботы о княжестве. Первым об этом открыто сказал оршанский староста Кмита: