Под солнцем свободы - [5]

- Нет, клянусь богом, не из тех я славинов. Возле Северного моря моя родина, я играю на лютне для утехи людской. И никогда еще не касалась меча моя рука.

- А ну сыграй!

И я заиграл. Растаяло сердце Управды, как бараний жир на огне. И сказал он мне: "Честен ты, как честны твои струны. Ступай же своей дорогой!"

Я ушел. А потом узнал, что слышала мою лютню сама Феодора, царица; она тайком отодвинула полог, взглянула на меня и тихо сказала: "Что за красавец этот Радован!

Певец гордо посмотрел на девушек, окружавших его. Те громко засмеялись, Радован ударил по струнам, и началась веселая пляска.

На другое утро, когда праздник кончился, Сварун выслал на разведку проворных юношей, велев им узнать, куда идет войско Хильбудия. Он был убежден, что византиец переправится через Дунай до наступления холодов, чтобы пополнить трофеями лагерные запасы. И потому решил напасть на него из засады. Для того и приказал всем Сварун наточить топоры, навострить копья и мечи. А стрелкам велено было упражняться - стрелять в тыквы, набитые на колья.

Среди отправившихся в поиск юношей был младший и единственный оставшийся в живых сын Сваруна Исток. Неохотно отпускал его отец. В конце концов он уступил просьбам юноши с условием, что тот возьмет себе трех товарищей. Прочие лазутчики пешими разошлись по долинам, лесам и равнинам. И только Исток и его товарищи вскочили на быстрых коней. Им предстояло пробраться как можно дальше к югу, поближе к Дунаю, где стоял лагерем Хильбудий. Сколько раз ходил Исток на дикого кабана, сколько раз в одиночку выслеживал медведя, не однажды рысь хрипела над его головой, когда он в полдень лежал возле своего стада, но никогда еще так не билось его сердце, как теперь. Впервые на войне! Без особой радости отпускал его Сварун; но, отпустив, доверил самое важное, послал его прямо во вражье гнездо.

Любиница уже потеряла девять братьев - она боялась за Истока и гордилась им. Она знала, как он хитер и дерзок, какой он отличный стрелок и могучий боец; знала, как твердо держит он в руках топор и меч, пастуший кнут и лук. И потому сердце ее переполняла радость, когда она положив шкуру рыси на спину коня Истока, вышла проводить брата на крепостной вал. Шагом проехал Исток со своими товарищами мимо шатров. Миновав последних воинов, кони фыркнули; словно быстрые вороны устремились всадники в широкое поле, помчались, как ветер, и вскоре четыре темные точки исчезли в желтой высохшей траве.

Исток неудержимо мчался вперед. Страстное желание прорваться к самому Хильбудию и, занеся над ним кулак, крикнуть: "Берегись, мы уничтожим тебя!" - подгоняло юношу. Впервые он чувствовал тяжесть перевязи на плече, впервые взгляд его не искал зверя, а стучало в груди сердце, в руках он ощущал могучую силу; иногда он с таким бешенством рвал поводья, что конь хрипел, выгибая шею, и галопом несся по равнине. Никогда еще, казалось Истоку, солнце так дружелюбно не сияло над ним, давая ощущение свободы. И эту свободу собирался отнять Хильбудий, христианин; он хотел закрыть солнце свободы от него и его племени, а ведь до сих пор они беспрепятственно пасли свои стада на далеких пастбищах, искали добычу там, где хотели. Исток твердо верил, что отроки, которых он поведет в бой, сломят византийцев и рассеют темную тучу, закрывшую ясное солнце их дедов.

Кони взмокли, солнце стояло высоко. Всадники ехали вдоль небольшой речки, вытекавшей из ущелья, поросшего густым лесом. Впереди расстилалась широкая равнина, покрытая усталой осенней травой.

Исток придержал коня и подождал своих спутников.

- Надо спешиться! Если мы поедем верхом по этой равнине, нас заметят византийские лазутчики. Тогда все пропало. Коней отведем в лес, один из нас останется их пасти, а трое других проберутся по траве и через кусты вон к тому холму, что поднимается над равниной. Отец говорил, будто с этого холма виден Дунай, а там - лагерь Хильбудия.

- Далеко холм, Исток. Едва к ночи доберемся до него.

- Надо добраться! Радо, ты останься с лошадьми и жди нас! Если мы не вернемся до темноты, поезжай навстречу и вой волком, так найдем друг друга!

Исток распоряжался как командир. Никто не перечил ему. Юноши соскочили с коней. Радо взял их под уздцы и отвел за гору, чтобы укрыть и накормить в безопасном месте.

- Ты иди слева, ты - справа, я - посередине! На вершине встретимся!

Они быстро расстались. На равнине не было ни тропинок, ни дорог. Ее сплошь покрывала трава, лишь кое-где торчали кусты. И никаких следов. Видно, давно уж не проходил Хильбудий. Потонув в траве, отроки ползли вперед, осторожно и ловко, как молодые лисицы. Едва они удалились на каких-нибудь сто шагов, как уже стали неприметны. Лишь временами колыхалась трава, будто под порывами ветра.

Исток быстро продвигался вперед. Пот катился по его лицу, но он не обращал на это внимания. По спине ударяла колючая ветка - он не чувствовал. Торопливо рвал он траву, листья и жевал их, чтоб утолить жажду. Он тяжело дышал, ноздри его дрожали, словно у молодого вепря, пробирающегося по лесу.

У одинокого дерева, надломленного летней бурей, он остановился. Укрывшись в его ветвях, присел отдохнуть. Глаза искали холм. Он был уже ближе, хотя равнина по прежнему, как море, расстилалась между холмом и деревом, где сидел Исток. Однако мужество не изменило юноше. Глаза его сверкали, как у сокола, взором своим он стремился проникнуть за холм, увидеть широкую руку, а за нею и лагерь Хильбудия.