Под сапогом Вильгельма (Из записок рядового военнопленного № 4925): 1914-1918 г.г. - [3]

Орудийная пальба к этому времени стала уже стихать. Вдали шла оружейная стрельба, где-то чуть-чуть слышно трещал пулемет. Мы находились уже в полной боевой обстановке.

В предвидении боя, поляки покидали деревушку, где размещался наш батальон. Мычали коровы, ржали лошади, плакали дети, рыдали женщины. Крестьяне с наполненными разным скарбом телегами оставляли родное пепелище и направлялись, сами не зная куда.

Солнце близилось к закату. Из штаба прискакал вестовой с приказом быть в боевой готовности и занять позиции.

Мы этого ждали и двинулись.

НОЧЬ СКИТАНИЙ.

Наш батальон расположился на опушке леса. Чего-то ждали. Позиций не занимали. Недалеко, в нескольких верстах трещал пулемет, изредка тут же рядом раздавались пушечные выстрелы.

Наши санитары готовилась к работе. Устраивали носилки. Бегали. Полошились. Во всем батальоне чувствовалось напряженное состояние. Так бывает всегда, когда после некоторого периода передышки приходится принимать бой.

Из-за леса показался отряд казаков. Оказалось, это об’езжал роты и батальоны бригадный командир генерал-майор Шишкин. Генерал был уже стар, и с первого взгляда бросались в глаза его растерянность и беспомощность. Он созвал вокруг себя всех ротных командиров и отдавал вместе с полковым командиром какие-то распоряжения. Когда вернулся к нам ротный и передал, что придется сейчас же пойти в контратаку, нам была понятна растерянность старика. ,

Рассыпались в цепь и вошли в лес. После минут десяти ходьбы впереди себя увидели поляну. Только теперь мы видели, что через поляну к нам в лес перебегают в беспорядке е оружием и без оружия солдаты. Было ясно, что они выбиты из позиций и отступают в беспорядке.

Кто-то выругался на нашему адресу, что мы стали в лесу и не пошли им на помощь. Бегущие скрылись в лесу, и мы очутились на передовых позициях.

Стало темнеть. Пулемет перестал трещать. Видно, немцы удовлетворились достигнутыми успехами я решили вперед не продвигаться.

Получив распоряжение, мы стали окапываться. С поляны дул холодный осенний ветер. Когда етемнело, стал большими хлопьями падать снег, сначала редко, но потом нее чаще и чаще. И скоро земля покрылась белым саваном. Когда снег перестал падать, стало светлее. Была уже ночь.

Лежа, в окопах, можно было хорошо видеть поляну. Ждали какой-либо команды по цепи, но было тихо. Решили, что немцы ночью не будут наступать. Однако, все же хоть что-либо мы должны были узнать про дальнейшие действия.

Ждали полчаса, час. Никаких распоряжений не последовало. Снег пошел снова. Не отступила ли наша часть наследующие позиции? Стали выяснять по цепи, чем вызвано молчание. Но из этой попытки ничего не получилось. Тогда кто-то пополз по цепи и установил, что, кроме нашего взвода, в окопах уже никого нет. Одни мы были в лесу.

Так как мы занимали самый левый фланг в цепи, то оказалось, что одним из наших товарищей во взводе не была передана дальше налево команда. Товарищ прослушал,—он был полуглухой.

Что было делать? Ночь. Снег продолжал падать. Никто из нас не ориентировался в местности. Где немцы, в какую сторону отступала наша часть, – трудно, невозможно было сказать.

Хорошо, что с нами еще был взводный командир – старый солдат я боевик. Он не растерялся.

Снег опять перестал падать. Стало светло. Можно было видеть и чувствовать ногами, что земля покрылась довольно толстым слоем осеннего снега.

Вылезли из окопов. Собрались в кучку. Было нас человек 20. Решили отыскать ушедший батальон. По воем доводам наша часть могла только отступить. Поэтому двинулись туда, откуда вечером рассыпались в цепь.

Было тихо. В лесу трещали сучья под ногами, хрустел снег, и на плечи, на голову падали с деревьев большие снежные хлопья. С величайшими трудностями пробирались по лесу. Пока все держались кучкой, особенпо мы, новички.

Шли долго. Стали уставать ноги. Плечи ныли от ружья, патронов и ранца. Так хотелось броситься на мокрую, покрытую снегом землю и заснуть крепким непробудным сном, каким могут спать только до смерти уставшие солдаты.

Лес понемногу стал редеть. Попадались лужайки. Наконец, вышли в поле. Но это не было уже то поле, где мы были накануне и откуда двинулись в наступление. По видимому, в лесу сбились и вышли несколько в сторону.

Ничего другого не оставалось делать, как итти дальше по полю, надеясь, что нас встретит хоть кто-нибудь, безразлично,—немцы или свои. Патриотические чувства в нашей роте не особенно были развиты. Наоборот, скорее преобладало пораженчество. Взводным был рабочий с одного из рижских заводов, солдаты – самая разношерстная публика.

Когда вышли в поле, стало еще светлее. Теперь только мы увидели, что находимся на открытой равнине, которую со всех сторон окаймляет лес. По крайней мере, нам так казалось.

Впереди мелькнул огонек. Обрадовались. Встретим хоть живую душу. Пошли по направлению к огоньку.

Шли опять долго. Огонек то отдалялся, то приближался. Вспомнились огоньки Короленко. Но, ведь, то былс на сибирской реке, здесь же обыкновенная польская равнина • Там – цель жизни, здесь – империалистическая война впереди смерть от шальной пули.

Впереди стал уже оттеняться лес. Огонек превратился в пылающий костер. Кто-то из нас удивился, что в такуи ночь нашлись люди, которые имеют счастье греться около костра.