Под ризой епископа - [47]

— Грядет, грядет скорый конец света, — доносилось до Ковалева, подкравшегося к приоткрытой двери. — Мы должны чистыми явиться на этот страшный суд, очистив землю от безбожников, или без скорби и уныния приять смерть праведную. Есть ли среди нас такие, которых пугает праведный бой с нечестивцами? Кого страшит последнее испытание?

В наступившей тишине Димитрий ощутил напряженное Дыхание плотной массы людей. Потом раздался чей-то недовольный голос:

— Пора бы уж от молитв и заклинаний к делу переходить. Давно пора.

— Терпение, братья мои, терпение, ждать осталось недолго, — успокаивал все тот же проповедник. — Ныне вечером отослал я к Филиппу нашу связную, Анну. Скоро она вернется и принесет благословение и повеление владыки. Верую: сбудутся наши давние мечты, ведь завтра — заговенье.

— Давно бы так! Кости аж болят от безделья. Скорей бы поддать окаянным большевикам жару. Пьем да жрем, а выйти — никуда не моги, живем, как медведи в берлоге.

— Ох, мужики, не напрасно ли вы затеваете эту канитель? — неожиданно послышался женский голос. — Посрывают вам большевики головы-то, ох, чует мое сердце, не кончится это добром для нас.

— Не каркай, Марья, ты с нами не согласная, что ли? Чего мелешь? А ну-ка вспомни, кто тебя укрыл от ОГПУ и в Михайловском соборе в певчие определил? Разве не я? Другого выхода у нас нет. Придется тебе и другим прочим напомнить, что именно ты разносила по приходам «Близь грядущий антихрист». Чекисты, между прочим, хорошо помнят эту книгу, называют ее черносотенной и ищут распространителей-то. Так что в повиновении господу богу — путь к спасению твоей души. Аминь!

Ковалев, не переставая вслушиваться в то, что происходило за дверью, подал знак разведчикам. Те вовсе не увидели его знаков, а просто чутьем догадались, что следует делать. Они быстро привели сюда отряд, чтобы окружить землянку.

— Но чтоб тихо! — предупредил Ковалев.

А в землянке тот же голос все еще призывал «лесных братьев» к послушанию и терпению.

Заняв места вокруг убежища, отряд ждал сигнала Ковалева. Вот он: раздался короткий свист! Ковалев с двумя бойцами ворвался в землянку, переполненную богомольными бандитами.

— Руки вверх! Не шевелиться! — он выстрелил в потолок.

В тот же момент раздался еще один выстрел — из угла землянки. Пуля обожгла щеку Ковалева. Тут же со звоном внутрь влетела рама единственного окна, всунулось дуло пулемета, и короткая очередь прошила угол, откуда стреляли. Отчаянный бабий визг прорезал лесную тишину. Тусклое пламя лампы затрепыхало и погасло.

Вдруг густой, нечеловечески утробный голос за? полнил всю землянку:

— Сдавайтесь, гады, вы окружены! Складывайте оружие и выходите по одному! Кто выйдет с оружием, будет расстрелян немедленно!

Луч фонарика заскользил по лицам бандитов, многие из них крестились. Баба испуганно бормотала:

— Свят, свят, свят, спаси, господи, люди твоея…

Один по одному «лесные братья» покидали пристанище, побросав оружие.

— Обыскать! — указал Ковалев на бандита с черными усиками, сам рылся в памяти: где он его видел? А-а, так это же фокусник! Тот самый, что был на Пущином ключе.

«Знакомого» обыскали. Он еще не успел выкинуть из карманов листовки ИПЦ, которые разносил по деревням.

Внезапно поодаль раздался револьверный выстрел.

— Кто стрелял? — крикнул Ковалев и кинулся к группе комсомольцев.

Двое из них связывали руки лежащему вниз лицом бандиту. Это был сам Фокей Плотников. Главарь «братьев» все еще не мог поверить, что десяток, ну, полтора десятка чекистов вот так, без боя, без сопротивления смогли взять его людей. Он попытался вырвать из рук одного из комсомольцев револьвер. Получился неожиданный выстрел, но удар приклада свалил Фокёя на землю.

— Объявите условия конвоирования, — приказал Ковалев одному из чекистов. Тот кивнул головой.

— Сейчас вас поведут в город. В случае побега или попытки к побегу… ну, сами понимаете, господа бандиты, — позвольте именно так пока называть вас до суда, — так вот, пуля настигнет всякого, кто попытается это сделать. Уяснили? Ваше дружное молчание расцениваю как полное согласие. Других предупреждений не будет.

А потом уполномоченный, сияя улыбкой, обратился к своим товарищам:

— Кто же это додумался в трубу-то крикнуть? В ответ раздался дружный смех комсомольцев. — Да это каланча… то есть Широбоков.

— Молодец, Коля! Буду представлять к награде.

Ковалев только теперь понял, что, словно заноза, в течение этих полутора-двух предрассветных часов беспокоило его сознание: сообщение о связной Анне. Ведь она может еще бед натворить, надо перехватить ее в Костряках, которые она никак не минует. Они могут еще успеть!

— Оставляю за себя Петракова, — распорядился он. — А мы с Назаровым и Широбоковым едем в Костряки. Немедленно. Всему отряду от имени службы объявляю благодарность. — Ковалев сел на Воронка, подождал возившегося с лошадью Назарова, и они углубились в лес.

На окраине села всадники поровнялись с пешеходом, идущим им навстречу.

— Куда направились, Архип Наумович, в такую рань? — спросил Димитрий, узнав деда Архипа.

Старик вроде и не рад был встрече, сдвинул на затылок пестрый картуз.