Под пурпурными стягами - [30]
Возле каждого храма выступали борцы, фокусники, рассказчики сяншэна[51], актеры, исполнявшие арии под стук бамбуковых дощечек. Всем им надо было платить, хотя бы уже потому, что они называли тебя «господином богом богатства». Дофу отказался лишь от участия в лошадиных скачках, которые обычно устраивались позади храма Белых облаков, но только потому, что не имел собственной лошади. Впрочем, если бы даже он где-то ее и достал, он все равно не смог бы на нее взобраться: ведь ездить верхом кавалерист не умел. На обратном пути домой возле городских ворот Дофу нанял крупного черного осла с медным бубенчиком на шее. Животное двигалось довольно шустро, вызывая одобрение у прохожих, что, понятно, доставляло Дофу большое удовольствие. Однако в какой-то момент он недосмотрел, и осел понесся вперед, а Дофу оказался в канаве.
Три вечера подряд, с четырнадцатого по шестнадцатое, Дофу бродил по районам Дундань и Сисы[52]. Возле Барабанной башни — Гулоу — он созерцал фонари, сделанные в виде бычьего рога или сосульки, хлебного колоса или дракона. Потом он отправился к воротам внутреннего города, где жили вельможи чиновники дворцовых служб, чтобы полюбоваться здесь фейерверком, после чего на его куртке из заморского шелка появилась крупная дыра. В гости к нам он пришел главным образом для того, чтобы рассказать о том, что видел во время своих блужданий по городу, — словом, поделиться своими впечатлениями. Он стал было что-то объяснять матери и сестренке, но они разговора не поддержали, и ему пришлось обратиться ко мне.
— Расти скорей, малыш, и я свожу тебя туда, где можно будет неплохо повеселиться! Знаменные люди, как известно, ничего особенного делать не умеют, но зато по части развлечений или застолья мы большие мастера. Первые в Поднебесной! Соображаешь?
Несколько раз отец порывался спросить, как они провели Новый год, но слова застревали в горле. Неожиданно гость заговорил об этом сам. Новый год, мол, они провели отменно, так как удалось заложить договорные бумаги на дом. Отец нахмурился. Как всякий мало-мальски порядочный знаменный муж, он полагал, что каждый должен жить в своем собственном доме. Только тогда можно пустить глубокие корни в Пекине и остаться здесь навсегда. Кроме того, он знал, что даже крупные чиновники, люди с достатком, самым надежным делом считали сдавать свое жилище в аренду» питаться черепицей», как это тогда называлось. Свекор Чжэнчэнь и Дофу имели вполне приличное жалованье. При достаточной экономии и небольшом умении вести хозяйство они давно могли бы сдать несколько комнат в доме и получать с них доход. И вдруг на тебе! Заложили все бумаги!
Заметив, что отец расстроился, Дофу принялся объяснять:
— Все будет в порядке!.. Мы же дом не продали! А бумаги мы со временем вернем обратно. Вот только получим жалованье, сразу же и выкупим! Ты не волнуйся!
— Ну ладно, ладно! — Отец вроде как бы согласился, но в душе сильно сомневался, что они когда-нибудь снова увидят бумаги.
Разговор не клеился. Не дождавшись угощений, Дофу, которому не поднесли даже чарки вина, удалился.
Наконец пришел сам дядя. Его жена — дацзюма — в это время страдала от астмы, а Фухай находился на службе. Дяде предложили посидеть и закусить, от чего он отказался. И все же его короткий визит пошел нам на пользу, потому что дяде удалось успокоить нашу тетушку, которая возмущалась, что печка в доме остыла, а котел пустой. Наш дядя, обладавший, как известно, чином цаньлина, поздравил тетку с праздником, и на ее лице сразу же появилась довольная улыбка. После ухода гостя тетя набросилась на отца с укорами:
— Почему раньше ничего не сказал! Я бы дала тебе несколько лянов!.. Ах, как неудобно получилось! В доме хоть шаром покати! Пустота и холод!
Отец виновато улыбнулся, а сам про себя подумал: «Эх ты, чудачка! Если бы я взял твои деньги, сколько попреков мне потом пришлось бы от тебя пережить!»
В том году весна в Пекин пришла рано, о чем поведали пекинские ураганы, которые за несколько дней до моего праздника дважды пронеслись над городом. Казалось, однако, что они не столько принесли весну, сколько унесли ее прочь. Надо сказать, что в те годы люди обычно не сажали деревьев, а только рубили их под корень, поэтому окрестные горы совершенно облысели и стояли обнаженные. Когда-то на нашем семейном кладбище — крохотном клочке земли — росли пять кипарисов, но уже при жизни отца о них рассказывали как о старом предании. Голые горы, поднимавшиеся к северу от Пекина, не могли преградить путь вихрям, которые прорывались со стороны далеких застав, и даже могучие городские стены, казалось, не останавливали их бешеного напора. Холодный ветер, завывая, как тысячи демонов, поднимал тучи бурого песка. Недавно чистое, небо становилось ржавым, солнечные лучи исчезали, и на землю спускался мрак. Сверху сыпался песок, а снизу вверх летели куриные перья, чесночная шелуха, комья черной земли, пропахшей лошадиной мочой и навозом. Рыжие и черные цвета, перемешавшись вместе, создавали темную пелену, которая задерживала солнечные лучи, а на том месте, где полагалось быть светилу, сквозь рыжую мглу проглядывало багровое пятно, напоминавшее сгусток крови.
