Под перекрёстным огнём. Том 2 - [87]

За его спиной загорелась карта мира, а перед ним самим — визор, дублирующий изображение. Император принялся водить по вихрю пальцами, рисуя стрелки и направления.

— Фронтов будет два. Первый — Канада. Тут без вариантов — мы раздавим десять венерианских армий даже при тотальном господстве противника в космосе. Это наша земля. Да и англосаксы те ещё союзнички. Да, потери будут большие, но Карлос правильно сказал, сегодня мы ЗАКОНЧИЛИ создание собственной промышленности. И вооружим столько мяса, сколько потребуется.

Второй фронт — Африка. — Палец императора переместился на другой континент. — Тут уже у нас в тылу действуют разные повстанцы. Но и тут наши силы будут несоизмеримы. Да, венериане мобильнее… Но мы — массивнее. Мы будем удерживать каждый клочок земли, каждую кочку — у нас хватит солдат. Не будем давать войти их кораблям в зону прицельного обстрела — и они отступят, несмотря на мобильность и кучу локальных тактических побед.

Он очертил полукруг вокруг Европы и выдал вердикт.

— Они окажутся здесь в изоляции. В маленькой крепости, одна стена которой — Атлантика — отделит их от нашей основной армии, другая — Средиземноморье — от африканской. Причем внутри крепости аборигены их будут всячески кусать, так что получится осада в осаде. Можете представить себе, армия в несколько миллионов венериан и марсиан, на далёкой планете, запертая на базах, без каких-либо перспектив? Армия, в которую много вложено, которая каждый день стоит колоссальных денег. Которая будет высасывать все средства из бюджета Альянса, заставляя всё более надрываться и закручивать гайки, и которую нельзя вывезти домой — ибо это будет крупнейшим поражением клана Веласкес и ЛИЧНО королевы, принявшей такой план войны?

Мы победим в любом случае, сеньоры, — закончил он. — И наша задача в данный момент — не дёргаться, а спокойно и планомерно работать. Мы ещё долго не сможем побить их в космосе… Но этого сейчас и не нужно. Мы справимся. За победу! — поднял он бокал.

Когда все поставили свою тару, а сеньор Герреро долил в бокалы из свежей пыльной бутылки, слово попробовал взять Фердинанд.

— Отец, я не понимаю. Поясни, ты лучше знаешь тётушку. Она что, не видит, что впереди цуцванг? Не видит глубину задницы, в которую ведёт Венеру под своим «мудрым» руководством? Не понимает, что СЕЙЧАС она ещё может действовать, а через года два это станет для неё роскошью?

Как так, почему она ничего не предпринимает? Это же уму непостижимо, над её страной такие тучи, а она… Занимается сводничеством! Совершенно серьёзно пытается устраивать личную жизнь дочерей и этого мальчика!

Да нормальная правительница на её месте уже давно бы начала его «прокачивать»! Заставила бы выбрать Фрейю, нагнула бы саму Фрейю, и её заставив принять неизбежное, и попыталась бы хоть как-то ввести их в курс дела и воспитать, пока ещё можно! Если он умный и решительный парень… Да, ты прав, лев во главе баранов — это очень, очень опасно!..

…Но она не воспитывает льва! Она сидит и смотрит за мыльными соплями на лицах дочурок! Следит за его ширинкой и… Я даже не знаю, как это сказать! — презрительно воскликнул он.

— Сделала из своего проекта по созданию теневого наследника мыльный мексиканский сериал, — подсказал его дядя, так же презрительно скривившись.

— Точно! Сериал! Худший из этого благородного жанра — мексиканский! Как так можно, отец?

Император снова покачал головой.

— Ты только что читал. Что тебе написала Гортензия?

Фернандо смутился. Но глаза не опустил, вопросительно взирая.

— Она написала, что ему — девятнадцать, — пояснил император. — Если тебе, конечно, «интересна её оценка». — Подленькая усмешка. — Может в нём гены великих людей, да и сам он модифицирован по последнему слову генетики… И если попадёт в хорошие руки — из парня будет толк… Но СЕЙЧАС он играет по её правилам. И делает то, что подталкивает делать она. Понимаешь, что я хочу сказать?

Фернандо молчал.

— Я хочу сказать, сынок, что ты должен держать женщин как можно дальше от власти, — пояснил отец. — Я сделал ошибку в своё время и допустил твою мать к принятию некоторых решений, — беглый взгляд на шурина, который поспешил отвернуться. — И до сих пор жалею, но сделать ничего не могу. Не повторяй моей ошибки.

— Лея — дура, сеньоры! — подвёл он итог речи, говоря открытым текстом то, что думает. — Иногда она способна на решительные поступки, но это случается, к счастью, слишком редко, и только если не останется выхода. Вот сейчас, например, она не припёрта к стенке, и что мы видим? Она занимается сериальными слезами и разборками, достойными женских романов, вместо реальной работы с детьми. Вместо реальной работы с армией, с флотом, с Обратной Стороной, которая там как бельмо на глазу… С сеньорами олигархами, наконец! Надо же быть такой дурой, чтобы проворонить покушение Феррейра!

И надо быть ещё бОльшей дурой, чтобы спустить его на тормозах. Моя сестрёнка как бы приглашает всех остальных: «Я — ничтожество! Можете делать моим делам и людям всё, что угодно — вам ничего не будет за это!» Никогда не поступай так, сын.

Он немного помолчал, успокаиваясь. Его никто и не думал перебивать или возражать.