Под перекрёстным огнём. Том 2 - [20]

Паула не ломалась. Ну как, слово «ломалась» тут неприменимо в принципе. Ломаются, когда набивают себе цену, а она на самом деле пыталась удержать расстояние между нами. Из-за банального страха и непонимания, что происходит и какие могут быть последствия. Она боялась себя, а не меня. Правда, понял это я только ночью.

Итак, вернувшись на базу, тем же вечером решил начать исполнять свой «коварный» план. И первым номером в нём была, естественно, она, Паула-Мерседес. К которой мне срочно требовалось определиться, как отношусь. Дождавшись вечера, я поймал её в душевой, где и «зажал».

Конечно, отбивалась — а как же без этого. И врезала так, что отправила меня в нокдаун. Но когда я согнулся в три погибели от боли, моментально раскисла и сдалась. И продолжение вечера вначале в ванной, а потом и оранжерее, прошло без сучка и задоринки, хотя местами и со слезами на глазах.

— Сволочь ты, Шимановский, — брюзжала она, когда мы лежали, отдышавшись после первого раза. — Я же сказала, на базе и не мечтай, ночевать с тобой не буду! Раз уж так приспичило, мог пригласить меня куда-то в увал. Я ж не железная, пошла бы…

— Меня теперь не скоро выпустят, — буркнул я.

— Это тебя когда-то останавливало? — Она презрительно скривилась. — Зачем тебе этот цирк, Хуан? Тебе что, эта черноволосая бестия не дала? Так у тебя вариантов… Выше марсианского Олимпа!

— Да не нужны мне варианты! — вскипел я. Достало. — Хватит, наелся. Мне нужен ОДИН вариант, понимаешь? Один, Паулита. Но самый главный.

— Я то тут при чём? — Она вновь скривила мордашку, но я видел, ей приятно. И одновременно больно.

— Не прибедняйся. — Я ткнул её локтем.

Помолчали.

— Мне надо понять, как к тебе отношусь, — признался я в том, что она и так знала.

— Трахая в душевой, поставив в позу пьющего оленя? — Едкая усмешка. — Чико, это называется секс. Порево. Трах. Сброс напряжения. Называй как хочешь, но только не проверка чувства.

— Да иди ты!.. — Я мысленно вздохнул и притянул её к себе. — Ты мне небезразлична, дурочка.

— Но женишься ты на Фрейе, — ядовито парировала она.

— Возможно. И это бесит. Я не хочу от тебя отказываться. И вряд ли смогу, даже если захочу.

— Это называется «блядство», Малыш. А ещё эгоизм. Нельзя хотеть всего и вся, особенно то, что не получишь. Надо выбирать, ту ты хочешь конфетку, или эту.

— Знаю. Но всё равно тебя не отпущу.

Она усмехнулась.

— Ты это им всем говоришь? И Марине, и Сильвии?

— Всем. Но ты — особенная. — Помолчал. — Так что рыпнуться и не мечтай — не дам.

Она вспылила. Вскочила, села, откинув одеяло.

— Хуан, борзеть только не надо. Я свободная женщина, никому ничем не обязанная, особенно тебе. И не собираюсь хранить гипотетическую верность. Гипотетическую, поскольку официально трахаться ты будешь с её высочеством инфантой, и за неприкосновенность своей ширинки отчитываться перед ней, а не мной. А я что хочу — то и делаю, и не смей мне указывать!

Я примирительно улыбнулся. Подался вперёд, повалил её. Нежно обнял. Прошептал на ушко:

— Чика, валькирия моя ненаглядная… Я не смогу тебе ничего запретить. Да, свободная женщина. Но оно тебе нужно, быть свободной? Ты покувыркаешься с ними, снимешь напряжение… А потом всё равно вернёшься. И тебе будет стыдно смотреть мне в глаза. Стыдно перед собой — насчёт своей персоны я не обольщаюсь. Ты только больше себя запутаешь, получив иллюзию. А ничто так не разрушает психику, как иллюзии.

— Сволочь! Какая же ты сволочь!.. — Она отвернулась и… Заплакала. Моя валькирия. Моя амазонка. Я же понял…

…Что пока нам быть с нею не время. Боевой товарищ-любовница? Вне всякого сомнения. Но Мишель я сказал правильно, она за бортом. Это было не сознательное решение, как бы я его таковым ни пытался представить. Это был сигнал подсознания, как индикатор того, что на самом деле творится в моей душе. Понять ту чертовщину сложно. Но прочувствовать… Вполне.

Я — собственник. И, чёрт побери, действительно сволочь ещё та! Эдакий сволочной собственник. И её не отпущу.

…Но и с нею не буду. Во всяком случае, в обозримом будущем.

Дальше мы… Спали. Всю ночь. Так, что чуть диван не сломали. Оба думали, что это, возможно, последний раз, хотя точно знали, не последний. Это был последний, но лишь, когда мы совершенно свободны и можем позволить себе абсолютно всё. «Последняя Свободная Ночь»… Что-то есть в этой фразе магическое.

— О, а вот и наш спящий красавец! — воскликнула Роза, когда я вошел в каюту. Стояла у зеркала у своей тумбы и красилась. Кассандра на своей кровати одевала чулки, из душевой слышалось пение Гюльзар.

— По какому случаю праздник? — кивнул я Сестрёнке на зеркало.

— Ну, так мы же сегодня людей убивать едем! — совершенно искренне ответила та. — Не могу же я убивать людей не накрашенная.

Хммм… Спорить сложно.

— А эта рыжая вертихвостка где? Уже убежала?

— Нет. Задержалась на полосе. — В голосе Кассандры было полно порицания. Это их общая, взводная позиция, и её долг до меня её донести, хотя вмешиваться, конечно, не станут. — Решила размяться с дроидами, как когда-то один знакомый мне юноша. Хуан, ты уверен, что поступаешь правильно?

Я издал громкий вздох и прислонился к двери в раздевалку, сложив на груди руки.