Под Опалой, на Большой - [5]

Шрифт
Интервал

– Давай, не задерживайся. Я буду ждать. – Она подставила ему губы для поцелуя.

Он коротко, но нежно поцеловал ее и подмигнул обоими глазами:

– Пожелай мне.

– Желаю, – ответила она.

Он подошел к двери, поднял "собачку" и, повернув ручку замка, открыл дверь. Перешагнул через порог. Сзади услышал:

– Иди, я закрою.

Не оборачиваясь, он стал спускаться по ступенькам вниз, спиной чувствуя взгляд жены. Но вот дверь хлопнула, и он, миновав еще два лестничных пролета, открыл дверь подъезда и вышел в прохладный густой мрак камчатского утра.

2

Минут через сорок он уже был на тундре. Светать начнет где-то через полчаса, а через час уже совсем рассветет. За это время надо уйти подальше от дороги, в глубь тундры.

Тундра – это огромная пустынная равнина, испещренная кочкарником, покрытым лишайником, ягелем и стелющимися, как плющ, ягодниками. Поэтому в хорошую погоду человека хорошо видно за несколько километров. Деревца, типа хиленькой ивы или чахлой каменной березы, высотой не более двух метров и искривленной так, словно всю свою жизнь она страдала жесточайшим ревматизмом, попадаются здесь очень редко – может быть, одно на пяток квадратных километров. Единственное естественное укрытие здесь – это редкие островки шеломайника, травы в рост человека и выше, встречающиеся в небольших низинках, где почва повлажней. На другой, южной стороне дороги, в пойме реки Большой тундра другая. Там нет кочкарника, густая трава доходит до колена, но почва болотистая, зыбкая. По такой тундре нужно только идти или хоть как-нибудь, но двигаться, хотя бы просто переминаясь с ноги на ногу. Если там постоять без движения с полминуты, можно оказаться по пояс в ледяной воде. Земля в тех местах в буквальном смысле уходит из-под ног, в то же время оставаясь на месте. Там тундра не засасывает, как трясина в болоте, она, прогибаясь под тяжестью, топит свою ношу. Но в те места Сергей ходил редко – только когда хотелось пернатой дичи на стол (утка, большими стаями садящаяся отдохнуть на водную гладь реки Большой с тихим, спокойным течением, представляет из себя идеальную мишень) да за клюквой, которой там в изобилии.

В этой же стороне абсолютно сухо. Лишь в редких распадках бывает сыро, когда в остающиеся после ходока следы медленно просачивается вода и так маленькими лужицами и остается в них, пока мох опять не выпрямится и не примет свое первоначальное, девственное положение. Вообще, тундра хранит следы людей или зверей по несколько дней. И глядя на лисий или медвежий след, никогда нельзя с уверенностью сказать, когда здесь прошло животное – пару часов или пару суток назад. И лишь очень опытные охотники по только им известным приметам могут с точностью определить время, когда данный уголок тундры посетил зверь.

Сергей уверенно двигался между кочкарями в глубь тундры. Небо было чистым, и яркий свет луны, словно луч фонаря, бил сквозь незагазованную, чистейшую атмосферу здешних краев, освещая окрестности. Да Сергею особой помощи от луны и не требовалось, разве чтобы не спотыкаться лишний раз о кочки, в шахматном порядке торчащие из земли вокруг, насколько хватало зрения. Эти места уже им исхожены вдоль и поперек тысячу раз. И кажется, что в любой уголок здешней тундры он смог бы попасть с завязанными глазами. А тундра коварна и обманчива. Вроде бы как можно заблудиться на открытом месте, где многие десятки километров открыты вашему взору? Ан нет. Тундровый пейзаж настолько однообразен, лишен всяких ориентиров, что через час блуждания вы никогда с уверенностью не скажете, проходили вы по этому месту или нет, хотя могли здесь очутиться неоднократно. Единственные естественные ориентиры путешествующему по тундре без компаса – солнце и звезды – тоже не всегда выручают. Здесь нередки времена, когда небо затягивает толстенный слой облаков, когда кажется, что небо упало на землю, и начинается густая противная изморось, называемая в здешних местах гусом. И тогда невозможно не то что увидеть звезды, а даже хотя бы приблизительно определить, в какой стороне находится солнце. Все вокруг становится одинаково серым. Такая погода на тундре может держаться неделю и даже две. И поэтому человек, попавший на тундру случайно и не знакомый с местностью, просто-напросто обречен. Лишь местные охотники, родившиеся и выросшие на берегах этого бескрайнего ягодного океана, могут уйти за десятки километров в тундру и, словно повинуясь встроенному в них биокомпасу, никогда не дающему сбоев, в любую погоду, в любое время суток точно вернутся в то место, откуда начинался их поход. Это так же загадочно, как и поведение лосося, который всегда возвращается на нерест в ту же реку и в ту же самую протоку, где он когда-то сам вылупился из икринки, обретя жизнь.

Светало. Почти прямо из-под ног Сергея с характерным кряканьем вспорхнули две жирные куропатки в пестром оперении и полетели сквозь серые полусумерки подальше от потревожившего их человека.

"Эх, добрый ужин улетел", – подумал с сожалением Сергей. Но ружье в разобранном виде еще покоилось в чехле, да и для такой дичи нужна дробь, а в его патронташе сейчас были только "калашовские" патроны с пулями. Собирать ружье было еще рано. Если его вдруг заметят с дороги, а ушел он еще не далеко, то примут за ягодника. А ствол, одноглазо глядящий из-за плеча в небо, с головой выдаст в нем охотника. Поэтому пока вперед и вперед, подальше от людских глаз.


Еще от автора Александр Николаевич Дмитриев
Историческая культура императорской России

В книге описывается многостороннее развитие базовых представлений о прошлом своей страны и Европы в Российской империи второй половины XVIII – начала ХХ века. В отличие от традиционного историографического рассмотрения, сосредоточенного только на эволюции академической науки, авторы исходили из более комплексного подхода, основанного на реконструкции ключевых понятий и механизмов исторической культуры страны (включая сферу образования, деятельность церкви и духовных школ, музеев, исторических обществ и археографических учреждений, региональных сообществ и т.д.)


Рекомендуем почитать
Дорога в бесконечность

Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.