Под небом пустыни - [35]

Вот что писал о таких путевых указателях историк Мукаддаси: «Пустыня как море, можно пойти в любую сторону. С одним условием, если знаешь дорогу и не выпустишь из поля зрения хоузы или крыши этих хоузов». Насире Хоеров спустя пятьдесят лет после Мукаддаси говорил так: «И на этом пути по океану пустыни на расстоянии каждых двух фарсахов выстроены небольшие купола и водоемы, куда собирается дождевая вода. Устроены они в тех местах, где нет солончаков. Выстроены эти купола для того, чтобы люди не сбивались с пути и в жару и в холод могли отдохнуть там немного».

Дело куда как просто. Вдоль всей дороги, пролегающей в пустыне, роют ямы через каждые несколько фарсахов. Яма напоминает хоуз — бассейн для воды, и над ним возводят глинобитный купол. С двух сторон куполообразной крыши, доходящей до самой земли, пробивают отверстия. Когда идет дождь, вода затекает в отверстия и наполняет водохранилище. Купол такого хоуза служит также дорожным знаком для путников. Если дорога вдруг пропадает из-за непогоды, путник должен набраться терпения и двигаться вперед, пока не обнаружит спустя несколько часов пути спасительный купол. Если купол водохранилища не попадается на пути, значит, дорога потеряна. Правда, нам кажется, что эти купола были выстроены с другой целью, а по окончании строительства зодчий обнаружил, что они обладают и свойствами путевых знаков. Основное их назначение — защищать воду от солнечных лучей и сохранять ее в прохладе. Для вентиляции проделали отверстия в куполообразной кровле бассейна. Наверное, Насире Хоеров прихватил с собой в дорогу баклагу с водой и даже не пригубил воды из придорожных хоузов в пустыне, ибо в противном случае истинное назначение хоузов не ускользнуло бы от его проницательных глаз.

Мы не считали, сколько понастроено таких водохранилищ как в населенных пунктах, так и в самой пустыне. Если бы нам поручили их сосчитать, мы заявили бы, что на расстоянии четырехсот километров пути между йездом и Тебесом встречается свыше тридцати больших и малых водохранилищ. Надеясь на собственные запасы воды, мы равнодушно проехали мимо них.

Как только дорога удаляется от йезда и забирает в сторону гор Сийахкух, начинается собственно пустыня. Целое море крупного песка подступает к дороге с обеих сторон. Дожди и холода утрамбовали пески. Золотые лучи утреннего солнца блестят на их чистой, вымытой поверхности. Кажется, будто тысячи тысяч светлячков переливаются в солнечных лучах. Местами струйки дождевой воды, образовав небольшие русла, сильно изрыли пески. «Жаль, — говорил фотограф, — что освещения маловато и погода неподходящая. Если бы солнце, облака и небо подчинялись мне, я расставил бы все так, что это море песка вышло бы в кадре потрясающе». Поскольку ни один из этих природных факторов никогда в истории человечества не был подвластен ни одному фотографу, то совершенно невозможно кому-либо сделать отличный снимок песков Великой Соляной пустыни. Так думал фотограф.

Энджире — первый населенный пункт на нашем пути. То, что скрывается под сенью гор Сийахкух под видом населенного пункта Энджире, на самом деле всего лишь один-единственный караван-сарай. Напротив него находится водохранилище и обнесенный четырьмя глинобитными стенами дворик с несколькими деревьями.

Дорога пролегает как раз напротив въезда в караван-сарай и видна отсюда до самого горизонта. Караван-сарай по сей день служит людям. Об этом свидетельствовали три живых человеческих души и два верблюда, которые бродили по селению.

«Кто хозяин постройки?» — спросили мы у Асадоллаха Эскалуни. «Караван-сарай, — ответил он, — принадлежит семейству Тахери из йезда». При этих словах рот его до ушей расплылся в улыбке. Поскольку он показался смешливым, а лицо его свидетельствовало о весьма преклонном возрасте, фотограф соизволил сделать один-два снимка. Однако в ходе беседы мы обнаружили, что господин Эскалуни после каждого ответа расплывался в широчайшей улыбке. Он смеялся даже тогда, когда разговор касался отнюдь не радостных тем. Это недоразумение продолжалось вплоть до того момента, пока энджирейский старик, отвечая на наш последний вопрос, после некоторой паузы вдруг снова беззвучно улыбнулся. Губы его растянула усмешка. Тут-то мы и догадались, что бедняга вовсе и не был от природы смешливым. Его беззубые десны никак не совладали с губами. В отличие от беззубых стариков, у которых губы собираются в гармошку, у этого они расползались в стороны. Умный старик придумал хитрый выход. В конце каждой фразы он сопровождал невольное движение губ улыбкой. Вскоре это стало привычкой и выглядело так естественно, что чуть было не ввергло в заблуждение экипаж просвещенных путешественников.

Внутри караван-сарая Энджире шли два параллельных ряда келий-ходжре. Они располагались друг против друга по четырем сторонам внутреннего двора. Между ними тянулся проход, где, вероятно, помещались верблюды, жующие жвачку. Асадоллах Эскалуни обязан был сторожить и смотреть за порядком в караван-сарае. «Мы собираем колючки в пустыне, — рассказывал он, — и на верблюдах отправляем их в йезд. В Йезде их берут на топливо». К сожалению, старик не имел представления ни о чем другом на свете. Его мир ограничивался с севера караван-сараем в Энджире, с запада — хранилищем дождевой воды, с востока — жарким солнцем, а с юга — колючками, растущими в песках. Всю жизнь он бродил в этом мирке с двумя терпеливыми верблюдами. Своей маскирующей немощь улыбкой он справедливо предостерегал нас от неуместных вопросов.