Под небом пустыни - [23]

Кажется, будто самая обширная и оголенная часть пустыни раскинулась между Эрдеканом и Иездом. Быстро промелькнут шестьдесят километров между этими городами. По дороге, в песках, почти не встречается чертополоха. Видно, население Эрдекана и других окрестных деревень веками выкорчевывало с корнями всю растительность пустыни и употребляло ее на топливо для очагов и бань. А новые кусты не успевали вырастать.

В шесть часов пополудни 19 марта 1961 года мы въехали в йезд. Если бы нам удалось еще до приезда в этот город ознакомиться с тем, что пишет о нем Хамдаллах Мостоуфи, мы, увидев Йезд, обязательно послали бы проклятие в адрес почтенного автора. В его труде «Услада сердец» («Нузхат ол-колуб») высказано столько несправедливостей о Йезде, как ни об одном другом городе.

Высокопарность его стиля делает мучительной всякую попытку сократить описание: «…в старинных сочинениях Йезд причисляли к области Истахр, провинции Фарс, и он относится к третьему климату… Климат йезда умеренный, а вода там из кяризов и канатов[71], которые проходят по многим частным владениям внутри города, и жители сооружают на них водохранилища — сардабы и крытые бассейны, куда надо спускаться. Большинство построек облицовано кирпичом-сырцом, потому что дожди там редки, а глина крепкая. Город этот хороший, чистый и укрепленный. Производят там хлопок, зерно, фрукты и шелк, однако не столько, чтобы хватало местным жителям, и многое ввозят сюда из других областей. Из фруктов необыкновенно хорош гранат. Население исповедует толк имама Шафи (шафииты). Ремесленники и кустари здесь очень хорошие люди, а чиновники там в большинстве удивительно заносчивы, жадны и развратны. И тамошние жители слывут за слабовольных…»

К счастью, мы раньше не читали этого места и поэтому при въезде в город были избавлены от раздумий. Похоже было на то, что хотя род Хамдаллаха Мостоуфии жил долгие годы в Казвине, однако автор изо всех сил старался избавиться даже от капли иранофильства. Да он и не виноват, так как, по собственному признанию, был родом из арабов, а кроме того, и управляющим казначейства областей Казвин, Зенджан, Абхар и Тармин. Другими словами, этот летописец арабского происхождения по современным понятиям был начальником финансового управления.

Питая неприязнь к благородным жителям Казвина, Зенджана, Абхара и Тармина, он собирал с них прямые налоги. Вполне достаточно быть начальником финансов, чтобы прийти к столь несправедливому суждению: «…жители слывут за слабовольных». Если при том еще сидеть в управлении финансов и наблюдать жизнь города Йезда из окна!

А уж если подобно Хамдаллаху Мостоуфи нацепить очки арабофильства, то можно еще больше состряпать клеветы, поговорив хотя бы о тамошних зороастрийцах. Да упокоит аллах прах отца Хамдаллаха Мостоуфи хотя бы за то, что он, следуя научной достоверности или по равнодушию, не сказал худого слова о бессловесных стенах и дверях города йезда. А ремесленников этого города признал очень хорошими и праведными людьми. И только какую-то часть «дельцов» йезда, которые, видно, и в те времена служили чиновниками по сбору налогов, как, впрочем, и сейчас, и сотрудничали с ним самим, считал прохвостами и преступниками.

Два века спустя один из последователей Хамдаллаха Мостоуфи по имени Джа’фар ибн-Мохаммад Джафари продолжил дело, начатое его предшественником. Он был из «сеидов[72] йезда, ведших родословную от Хосейна», то есть, так или иначе, а предки его были тоже из арабов. Занимая важный пост в государственной канцелярии Йезда, он приступил к составлению книги по истории и географии города. Нам кажется, что было бы грешно воздержаться от пересказа некоторых отрывков из этой книги, касающихся истории происхождения города. А всем будущим туристам-путешественникам необходимо прочесть до поездки в йезд эту книгу, чтобы овладеть ключом к пониманию истории города — колыбели мужества. Жаль, что Проза и стиль Джафара ибнМохаммада Джа’фари при сравнении с прозой наших заметок весьма архаичны, поэтому с разрешения уважаемого издателя «Истории Йезда» мы перескажем своими словами отрывки из этой книги.

Доблестнейший сеид рассказывает, что Ардешир Бабакан[73] «завоевал весь мир». И его преемник Дараб, шахиншах Ирана, собирал подати с правителей всех стран. Одним из аккуратных и постоянных данников Дараба был Филипп — греческий царь. Он, как и другие правители, посылал ежегодно Дарабу отличный выкуп — корзину, полную яиц. А яйца были все золотые и серебряные. Но вот Филипп заболевает. Прах царя предан земле, а его место занимает сын Александр — новый царь Греции.

Александр, не успев взобраться на ступеньки отцовского трона, объявляет, что отныне запрещает посылать дань. И никто не смеет отправлять ее иранскому шаху. Народ, жаждавший свободы, неистово приветствует Александра и громко бьет в ладоши. Гром аплодисментов достигает ушей иранского шаха Дараба. «В чем дело?» — спрашивает Дараб. Ему сообщают, что Филипп умер, а его сын, стиляга, занявший престол, объявил, что народ Греции никому не будет больше платить дани. Дараб, по существу человек доброй души, опечалился. После совещания с временным премьер-министром послал одного из своих подданных к Александру в качестве посла доброй воли, чтобы тот постращал греческого царя, рассказав о могуществе и силе шахиншаха, и наставил молодого монарха на путь истинный. В конце концов гонец должен был собрать обычную подать и вернуться в Иран.