Под небом Италии - [49]

Сначала Франческа отгородилась от посланцев рыцаря своей застенчивостью, но Лючия быстро расположила ее к себе.

– Позвольте представить вам мою мать леди Беатрис Корсати и сестру Элеонору. – Лючия сняла с себя шаль и набросила на плечи Франчески. – А этот грубиян – мой муж Антонио, помощник лорда Бельдана. Мы взяли с собой слуг и воду, немного, но достаточно, чтобы ополоснуться, вымыть голову и почистить одежду. Сир был прав, когда сказал, что вы почти одного со мной роста и что моя голубая утренняя туника будет вам к лицу. Приятно сознавать, что с возрастом глаза его не подводят. Ваша матушка в безопасности в нашем дворце. Она рвалась поехать вместе с нами, еле удалось ее удержать. И другая женщина, Летиция, тоже. Обе такие симпатичные. Но это и неудивительно – мы так много хорошего слышали о роде Дуччи-Монтальдо.

Несмотря на свой яркий блеск, Лючия Донати не могла не понравиться графине. Тем более что Франческа никогда не ревновала к красоте других. Она выросла в тени материнской славы и привыкла справедливо оценивать дам.

Гостьи приблизились, и только тогда Франческа заметила разницу в возрасте матери и ее дочерей. Старшей из двух, судя по всему, была Лючия. Она была уже замужем, немного полнее сестры, лицо – кровь с молоком. Элеонора была похожа на нее – те же черты, тот же оттенок кожи, но казалась немного неземной. Она была не такой живой, как Лючия, и в ее улыбке сквозила отрешенность.

Мать не уступала дочерям в красоте. Однако ее наряд и манеры были другими. Никто бы не назвал одежду Лючии и Элеоноры броской – ничего показного или вульгарного: темные туники и черные шали с бахромой казались простыми. Но материал был явно дорогим. В ушах сверкали золотые серьги с опалами, в волосах искрились заколки. А на леди Беатрис было вышедшее из моды платье из блеклой материи крестьянской выделки, а из украшений – только серебряный крестик на цепочке.

Лючия перехватила взгляд Франчески и поспешно объяснила:

– После смерти отца мама удалилась от мира и приняла обет бедности и целомудрия. Она живет одна в келье неподалеку от Арно и проводит время в молитвах и благотворительности. Очень редко выходит в свет и сегодня здесь только потому, что ее попросил об этом д'Арнонкур, которого она высоко ценит.

Франческа кивнула, смущенная тем, что ее любопытство было замечено. Но затем смутилась еще сильнее, когда увидела, с каким почтением Антонио Донати относится к своей молодой жене и двум родственницам. Эти женщины являлись воплощением чистоты, словно снег в лунную ночь. Трудно было представить, чтобы какая-нибудь из них влюбилась в помолвленного мужчину или бесстыже бросалась в объятия, как это сделала она. Какой ужас! И в придачу еще услышать, что он возьмет ее не в жены, а в любовницы!

«Но я была так напугана», – успокаивала себя Франческа. Однако в сравнении с солнечной безупречностью семейства Корсати ее объяснения выглядели тяжеловесно, как металл.

Лючия вымыла Франческе волосы и вплела в них золотую нить. Она что-то напевала, отступала назад, оглядывая плоды своего труда, и все повторяла, как хороша графиня Дуччи-Монтальдо. А Франческа не могла себе представить ни эту женщину, ни ее усердную, неунывающую мать, ни ее сестру иначе как респектабельными матронами, которые никогда бы не опустились до того, чтобы поцеловать Симона Мальвиля, даже если бы таким способом они могли предотвратить убийство. Эти женщины заслужили достойное обхождение и достойный брак, в то время как ей доставались объедки с пиршества любви. ...

Не развеяла раздражительности Франчески и дорога во Флоренцию. Граф Доната привел ей чалую лошадь под оранжевой попоной, такую же, как у других женщин, – вплоть до плюмажа на голове. Жаловаться было не на что. Но дурные мысли омрачали день, и она ни за что бы не призналась, что рада вступить в ворота города Бельдана.

Хотя сама Флоренция была гостеприимна и, когда небольшое шествие – десять человек, считая слуг – оказалось на мосту через Арно, а затем в городских стенах, радушно приподняла занавес над зрелищем утреннего великолепия огромной общины.

Девчонки в лохмотьях бежали за лошадьми и предлагали венки из бархатцев и маргариток, любовное зелье, притирания и талисманы – «Чтобы казаться моложе! Чтобы скинуть с себя груз лет!» – и ароматизированное масло в терракотовых горшочках.

Спутницы Франчески то и дело наклонялись, чтобы что-нибудь купить, и она заметила, с каким изобилием сыпались серебряные монеты в подставленные детские ладошки. Графиня снова ощутила укол: какая же она леди, если не способна проявить щедрость!

– Сиру удачно посоветовали расквартировать армию во Флоренции, – весело сказала Лючия. – Этот город создан для войны. Миф утверждает, что его основал сам бог Марс, а первыми жителями стали воины – суровые римские центурионы, которые, выйдя в отставку, обосновались на этих болотистых землях по указу Юлия Цезаря. Для них Марс был не только основателем города, но и покровителем. И его статуя – вот сейчас мы ее проезжаем – почиталась с самых ранних времен.

– Первые поселенцы возделывали землю, ковали металлы, добывали камень и давным-давно начали прясть и окрашивать шерсть. Торговля доказала, что это истинно дар Божий, потому что все большие состояния в городе нажиты при помощи челнока ткацкого станка и красильных чанов. Во всяком случае, так было до того времени, когда мы научились банковскому делу.