Это был всего лишь сон, и Аликс это знала. Но это была также и действительность, и она это тоже знала. И во сне и наяву мужчина и женщина любили друг друга. Это мог подтвердить кто угодно. Она могла это сказать в любом состоянии – находясь во сне, стоя от них чуть поодаль и видя своими глазами цвета бирюзы их смуглую красоту.
Они так хорошо подходили друг другу, словно были вместе всегда и словно так будет вечно. Надо быть слепой, чтобы не видеть этого. Свидетельств тому было много – вот мужчина взял руку женщины и осторожно просунул ее себе под мышку, вот нежно посмотрел в ее ласковые глаза, вот, нагнувшись, сорвал и преподнес ей поздний полевой цветок, росший на тропе, по которой они шли. Аликс слышала, что он всегда вел себя так с этой женщиной. Он не мог ничего с собой поделать. С самого детства, чего бы ни касалась его рука, будь то бриллиант или одуванчик, он преподносил его Соланж.
Он, Робер де Мерсье, один из могущественных представителей знати в великой Франции, хотел дать ей все, чем он владел. Даже по прошествии, всех этих лет и после рождения их сына его любовь к этой женщине не стала меньше. Аликс чувствовала, как ею пропитана вся атмосфера вокруг них. У нее в горле даже першило от этой любви. Она знала, что эта любовь не была сном и что она не исчезнет с пробуждением.
Пожалуй, страсть Робера к Соланж с годами стала еще сильнее, особенно после рождения их ребенка – его ребенка. Любая женщина могла видеть проявления его страсти, особенно та, кто любила его так сильно, как Аликс. Кто нуждалась в нем так сильно, как она. Она наблюдала, как Соланж смахнула опавший лист с его плаща и убрала со лба непокорную прядь его черных волос. Жесты, свойственные только жене.
Все это прекрасно, если бы только женой Робера не была Аликс.
В жизни графа де Мерсье была только одна любовь, Навеки завладевшая его сердцем: Цветок его детства – Соланж, Смысл всей его жизни.
Как легко трубадуры и менестрели сплетничают в своих остроумных песнях о страстях и сантиментах влюбленных, не думая о том, что любовь одних часто оборачивается горем и унижением для других! Или их это не заботит? Годами музыканты зарабатывали свои сверкающие серебряные пол-ливра, снова и снова воспевая большую любовь Робера лорда де Мерсье к его любовнице-крестьянке. Определенная часть чувствительных благородных женщин, спрятавшихся, как в коконе, за жесткими параграфами своих тщательно составленных брачных контрактов, с симпатией замирала при одном упоминании об этой великой любви. Возможность такой скандальной связи между знатным пэром Франции и крестьянкой могла быть оправдана только предположением, что здесь имеет место величайшая из всех самых больших любовий мира.
Любовь красной нитью вплеталась во все великолепные рыцарские мифы. Считалось, что она так же важна для жизни, как хлеб, и почти так же необходима, как сражение и победа. Вот почему все во Франции, будь то беднейший перчаточник или сам король, знали о страсти Робера к Соланж. Но к сожалению – по крайней мере для Аликс, – было слишком много и других слухов, распространявшихся в эти тревожные, дни, и в результате история о возвышенной любви прокатилась по всей Европе. Было бы просто ужасно, если бы она дошла до двора короля Венгрии Сигизмунда. Никто не знал – или просто не хотел здесь знать – о прекрасной французской любовной истории. Жизнь была слишком реальной и слишком жестокой. Надо было жить быстро, принимая жизнь такой, какая она есть. Вот почему любящие родители Аликс – граф Оливье Дуччи Монтальдо и его жена леди Джулиан – обручили, дали приданое и выдали свою единственную дочь замуж, даже не подозревая об этом кошмаре.
Сама Аликс очень скоро узнала всю правду. Эта правда ждала ее два года, чтобы свалиться на нее, когда она появилась в замке мужа после венчания в кафедральном соборе в Буде. Тогда Аликс было всего шестнадцать лет. «Правда» была разодета в голубой бархат и жемчуга. «Правда» была темноволосой, грациозной и полной, а не такой худой и подвижной, как Аликс, – тип женщины, которую, даже несмотря на замужество, можно было принять за мальчика. «Правда» взяла Робера за руку, улыбнулась ему и увела за собой.
– У него нет выбора, – пояснила Соланж, однажды приснившись ей ночью, и в глазах ее появилось нечто похожее на сострадание. – Ему надо жениться на благородной. Он нуждается в законном наследнике, иначе его земли перейдут во владение герцога Бургундского. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Он сам сказал тебе об этом. Робер не женится на мне, потому что не может, но он любит только меня. И будет любить всегда. Я мать его единственного ребенка.
Даже во сне Аликс испытала боль от этих слов и, сжав кулаки, вонзила ногти в ладони. Любое упоминание о сыне, отцом которого был Робер, вызывало у нее постыдное чувство, с которым она ничего не могла поделать. Она боролась с этим чувством, испытывая отвращение к самой себе, и часто рассказывала об этом падре Гаске, но искоренить в себе ненависть к ребенку Соланж так и не смогла.
Она ненавидела этого ребенка.
Вскоре после их приезда в замок и встречи с Соланж визиты мужа в ее спальню – не такие уж частые и не отличавшиеся особой пылкостью даже в первые недели их брака – полностью прекратились. Проходя по холодным и недружелюбным залам своего нового дома, Аликс слышала хихиканье горничных у себя за спиной. Однако она знала, что наступит день и Робер к ней придет. У него не было выбора. Он нуждался в наследнике – законном наследнике, – иначе его земли будут конфискованы и переданы Ланселоту де Гини или, что еще хуже, генералу Северину Бриганту Арнонкуру, который наблюдал за ним из Италии. Всем известно, что в то время, в тысяча четыреста четырнадцатом году от Рождества Христова, законный наследник мог быть рожден только от законной жены. Угроз герцога Бургундии было вполне достаточно, чтобы заставить Робера снова переспать с законной женой. Особенно сейчас, когда Бургундия предприняла чрезвычайно рискованный шаг, выступив на стороне Англии против своего сеньора короля Франции. Аликс, никогда особенно не придавая большого значения молитвам, сейчас молилась каждую ночь, чтобы Робер к ней вернулся. Она любила своего мужа. До него она никого не любила и в глубине души была убеждена, что никогда не сможет полюбить кого-то другого. Несмотря ни на что, она продолжала любить Робера.
