Под небом Аргентины - [71]

— Умеешь ты красиво говорить..

— Хватит, Педро! — раздалось сразу несколько голосов.

— Надоело!

Все задвигались, зашумели.

— Пусть Педро идет драться, если ему это нравится!

— Педро, Хосе, вам говорят! Чего вы ждете?

— Постойте, братья! — Хосе вскочил. Его бронзовое лицо потемнело. — И я с вами! Что вы скажете, то я…

— А я разве говорил, что против вас? — недовольно пробормотал Педро.

— Тогда для чего тебе этот револьвер? Брось его подальше!

— Что ж, и брошу.

Педро достал блестящий, заботливо вычищенный наган, оглядел его любовно, поколебался.

— Знаете что, обещаю вам прямо отсюда пойти домой и оставить его там. А если собаки нападут на меня дома…

Амброзио добрым отеческим взглядом обвел суровые лица собравшихся. Губы его подрагивали. Они приняли протянутое ему Тибором мате и сказал:

— Рабы пробуждаются, сынок! Если бы все могли понять это..

— Воздух в Берисо становится чище, Амброзио. Вся гниль выметается.

Старый рабочий, увидев, что Педро продолжает держать в руках револьвер, громко сказал:

— Убери эту штуку, Педро! Отнеси ее домой, но прежде обещай перед всеми пустить ее в дело только в том — случае, если прикажет партия или профсоюз.

— Но кого мне слушаться — профсоюз или коммунистов? Ты же знаешь, что профсоюз может… как тогда…

— Сам решишь.

— Я тебя буду слушаться, Амброзио. Ты плохого не посоветуешь.

Амброзио хотел ответить, но в это время открылась дверь, и в комнату вошел Влад. Все ахнули. Тибор пересилил шум:

— Как это ты вошел, Влад? Мы ничего не слышали.

— Где ваш пост, ребята?

Улыбка на лице нежданного гостя сменилась выражением строгости.

— Хоть ты, Амброзио, должен быть осторожен, — сказал он.

— Да жена вроде стояла на посту. Куда она подевалась, глупая баба!

— Разговаривает с соседками во дворе.

— Это я должен был… — заговорил, густо покраснев, Тибор.

— Да, должен был, — прервал его Влад. — Но если бы вас накрыли всей компанией, об этом поздно было бы вспоминать.

— Какие новости, Влад? — посыпались со всех сторон вопросы.

— Да пока все идет хорошо. В Буэнос-Айресе, Авежанеде, Ла-Плате, Мендосе, по всей Патагонии забастовка охватила всех. Имеются сведения о возможной провокации. Реакция держит воинские части в полной боевой готовности. Боевые группы из лиги тоже не спят. Нам предстоят серьезные испытания, но если мы сумеем сохранить единство, то победим. — Он обвел собравшихся взглядом и мягко добавил: — Вот, кажется, и все. А сейчас расходитесь, товарищи. И не собирайтесь такими большими компаниями в одном месте. Лучше — небольшими группами в нескольких соседних домах.

— Ясно, Влад!

Все сразу заговорили и, комментируя новости, потянулись к выходу. Расходились постепенно, по двое-по трое.

Дом доньи Чолы на улице Рай еще издалека привлекал внимание прохожих. Он стоял на каменном полуметровом фундаменте и имел очень внушительный вид. Большие окна в трех комнатах дома были всегда чисто вымыты. Двор тоже отличался от соседних дворов. От калитки к крыльцу вела чистая дорожка, выложенная кирпичом. В палисаднике росли георгины, хризантемы и великолепные розы. Вечно цветущие розовые побеги вились по стенам дома. Позади дома двор тоже разделялся полосками кирпича на несколько участков с грядками. На грядках донья Чола круглый год выращивала овощи для семейной трапезы.

Дом доньи Чолы отличало и согласие, царившее в семье. Старый Арнедо и оба его сына были хорошими механиками, а семнадцатилетняя Луиза уже завоевала среди соседей славу умелой швеи. Все, что зарабатывали мужчины и Луиза, передавалось в руки хозяйки. Донья Чола очень строго распределяла деньги на хозяйство, никогда не забывая выделить небольшую сумму на карманные, расходы каждого члена дружной семьи. Благодаря ее бережливости они смогли выплатить весь долг за участок под домом и огородом и постепенно построить три комнаты. Семья мечтала еще об одной пристройке, тогда у каждого была бы своя комната, у стариков и у детей.

Крупная, полная, с грубым мужским голосом, Чола имела удивительно мягкое и нежное сердце. Разговаривала она громко, раздраженно, словно ругалась, но для каждого эта женщина умела найти совет, теплое слово. Ее Арнедо, высокий, прямой шестидесятилетний старик, гордился женой, а дети боготворили мать. Все знакомые и соседи любили и уважали Чолу.

В это утро большой оранжево-красный диск солнца как-то неожиданно выкатился над крышами домов. И хотя пар, шедший от теплой напоенной обильным дождем земли, затуманивал блеск его лучей, словно немытое стекло, с восходом солнца городок сразу оживился. Донья Чола поспешила во двор, к цветам. Подвязала поваленные ветром стебли, оправила погнутые розы и крикнула своим низким голосом в отворенное окно:

— Хватит валяться, Арнедо! Бока пролежишь!

Арнедо недовольно выглянул в окно:

— Чего расшумелась? Наседок напугаешь. Принеси-ка лучше мате!

— На солнышке его попьешь, старик.

— Да ты похуже капатаса!

— Не ругайся — не поможет. Посмотри на себя — от лежанья пожелтел, как чахоточный.

— Ну что ж, обойдусь и без мате, — притворно рассердился Арнедо. — А у тебя сердце каменное. Знаешь ведь, что только в забастовку и отдыхают мои старые кости.