Под небом Аргентины - [64]

— Чепуху болтаешь, — снова остановил его бай Тошо. — Какие мы гости, если здоровье на фабриках губим? Кто от таких гостей откажется, что и дров нарубят, и урожай соберут, и зерно обмолотят, всю тяжелую работу сделают?

— А наше положение и того хуже, — снова заговорил Влад. — Нас обманули, оторвали от корня. Говорите, вам дела нет до стачки. А люди зачем бастуют? Для чего на много недель, а то и месяцев обрекают себя и свои семьи на голод? Для разнообразия? Нет! Чтобы заставить хозяев их же законы соблюдать, справедливо оплачивать наш труд, чтобы жить по-человечески. Люди борются, а вы не желаете, мол, — "хозяева добрые!" А если завтра вас на улицу выгонят? Вот вы сами себе помогаете: останется кто без работы — делитесь с ним хлебом и кровом. Значит, понимаете, что такое товарищеская взаимопомощь, защита. Такая взаимопомощь нужна в широком масштабе, не только в этой комнатке и в вашем узком кругу.

— А где же? — недоверчиво спросил рыжий.

— В профсоюзе, — ответил Влад.

Наступило продолжительное молчание.

— А я говорю, — снова начал рыжий, — пускай аргентинцы бастуют!

Бай Тошо провел ладонью по морщинистым щекам и встал.

— Нет, Коста! По-твоему, пускай их дети голодают, пускай их полиция избивает, а ты чтоб работал? Ну а если рабочие добьются своего, ты откажешься, потому что доволен своим положением, да? Нет, конечно, не откажешься. А право у тебя на лучшее есть? Сам подумай, что бы ты делал без работы четыре месяца, если б не твои товарищи? Прав Владо — нельзя нам откалываться от аргентинцев. Если они в профсоюзе, то и мы туда вступим. Раз мы работаем вместе, так и бастовать будем вместе. Если лучше станет, то всем, если нет — опять же всем. Так я думаю, ребята.

Собрание кончилось.

Влад чувствовал себя разбитым. Очутившись на улице, он взглянул на ясное небо, на мерцающие звезды и вздохнул полной грудью. Трудное дело было выиграно.

Берисо. Он отличается от всех городов в Аргентине, да и не только в Аргентине. Все здесь подчиняется неумолимой погоне за высокими дивидендами акционеров компаний "Свифт" и "Армур".

Большой канал отделяет Берисо от Энсенады, дачного пригорода с кокетливыми виллами, где живут чиновники и коммерсанты и располагаются в отдельном квартале публичные дома. Канал отведен от полноводной Ла-Платы, по нему проходят большие океанские суда, принимающие грузы в Берисо. Эта одна из жизненно важных артерий Аргентины обнесена высокой каменной стеной, дно канала регулярно очищают от наносов или песка. Через Берисо проходит еще один канал, предназначенный для того, чтобы обслуживать своего привилегированного собрата — принимать излишек воды во время паводка весной и осенью и предохранять от затопления фабрики на берегу Большого канала.

Вдоль безымянного канала тянутся домишки жителей Берисо, население которого насчитывает почти двадцать тысяч человек. Конечно, о безопасности рабочих кварталов никто не позаботился. Во время наводнений им особенно достается. Хозяева думали только о своих удобствах. На много километров вокруг земля принадлежит им, плодородная земля. Строить рабочим, да и то за большие деньги, разрешают только на узкой полоске земли вдоль каналов. Рабочие должны жить в непосредственной близости к фабрикам. Кому придет в голову беспокоиться по поводу того, что после фабрик безымянный канал — самый большой враг рабочих. Никто не заботится об очистке зловонной, глубокой канавы шириной в тридцать метров. Каждую весну люди с ужасом следят, как поднимается вода в Ла-Плате. И всякий раз река обманывает их: когда люди, напрасно прождав несколько суток, успокаиваются и, падая с ног от усталости, засыпают, вода заполняет этот канал, выходит из его берегов, заливает улицы, валит домишки из жести, как картонные коробки, и волочит их к разгневанной реке. Это продолжается несколько дней. В остальное время городской канал — источник заразы, вонючее болото стоячей воды, над которым носятся тучи комаров. Роскошные тропические деревья, могучие стволы которых поднимаются кое-где над каналом, странно контрастируют с унылыми серыми лачугами из жести. Тропическое солнце накаляет крыши, безжалостно выжигает малейшую травинку и еще больше сгущает смрад, нависший над городом.

Маленькая кривая улочка, ведущая от центра к каналу, почему-то называется Рай. Трудно придумать название более издевательское по отношению к тем, кто живет в этом "раю".

С реки потянуло вечерней прохладой, и улочка оживилась. Во дворах замелькали пестрые яркие платья. Женщины лениво посасывали через трубочки ободряющий мате, сплетничали или озабоченно комментировали последние события. С утренней смены возвращались небольшими группами первые рабочие. Дойдя до своего двора, они расставались с товарищами молча, словно давно уже сказали друг другу все, что стоило говорить. Ступая тяжело и неуклюже, пересекали двор и с глубоким вздохом усаживались в тени. Женщины спешили поднести им мате и с тревогой вглядывались в озабоченные лица.

Сегодня все шло, как обычно, но вдруг чей-то отчаянный крик о помощи нарушил монотонную тишину улицы. Женщины, чьи нервы уже много дней подряд были натянуты до предела, тотчас выбежали из домов. Зрелище, представившееся их взгляду, разъярило всех.