Под небом Аргентины - [105]

Пышо вышел из трактира совсем растерянный. Но впервые за столько времени он чувствовал себя ободренным, немного воспрянул духом. В уме зрело решение: он отправится с Иваном в Буэнос-Айрес, найдет там работу, устроится, потом вызовет жену и Лену. Иван хороший человек, поможет ему.

По дороге Пышо купил колбасы и хлеба. Хотел захватить и бутылку вина, но раздумал. В каком-то праздничном настроении зашагал он к дому. Эти улицы он исходил вдоль и поперек, знал каждый закоулок, а сейчас они казались ему какими-то новыми, чистыми. И люди будто приветливей стали, и дети, носившиеся вокруг с веселыми криками, милей. Пышо чувствовал себя, как человек, пробудившийся от долгого сна.

Он открыл дверь и остановился на пороге. У колченогого столика сидели жена с дочерью. Перед ними лежали развернутый сверток с колбасой и хлеб. Но они не ели. Жена, зарыв голову в платье Лены, рыдала, как по покойнику. Плач оборвался, когда дверь открылась, и обе испуганно уставились на него — его появление в этот дневной час было совершенно неожиданным.

Пышо захлопнул дверь.

— Ты разве не на работе? — пробормотал он, взглянув на Лену и не зная, что сказать. — Что-нибудь случилось?

— Ничего. Все в порядке, — резко ответила вместо нее мать.

Держа пакеты в руках, Пышо смотрел на жену. Как она постарела! В воображении мелькнул образ задорной, румяной, резвой девушки, в которую он влюбился с первого взгляда.

— Что ты стоишь, как неприкаянный? — раздраженно бросила жена и запричитала: — Пышо, Пышо, до чего мы дожили! Проклял нас кто, сглазил ли… Кому мы зло сделали, господи, за что ты нас наказываешь?

— Будет тебе, жена. Все переменится, — смущенно пробормотал Пышо. — Есть лучше давайте.

Вдруг она встала и зло посмотрела на него:

— Тебе что — ешь, пьешь, а о семье и не вспомнишь. Люди над нами смеются.

Непривыкший слушать от жены такие слова, Пышо возмутился:

— Замолчи!

— Не буду молчать, так и знай! — снова закричала она. — На улицу стыдно показаться. Что ты за отец, ежели посылаешь свое дитя прислуживать старому хрычу?

— А кто ее вырастил? Пусть помогает сейчас!

— Эх Пышо, знала бы, что так будет, монашкой бы стала, за волка бы замуж пошла…

— Разве я не работал? — растерянно спросил Пышо. — Не вносил в дом? Дети мои разве были не обуты, не одеты?

— Каким ты раньше был, Пышо! — снова запричитала жена. — Сильным, сноровистым. Твои борозды были самые глубокие, твои волы — самые ухоженные… С песней в поле выходил, с песней возвращался. И двор всегда почищен, и дрова на зиму заготовлены, и плетень, как новехонький…

Пышо протестующе поднял руку:

— А податных забыла? Сколько долгов скопилось, пока я на фронте был? Тебя послушать, так все, как по маслу, шло…

— Но ты работал. А теперь?.. Сглазили нас, не иначе…

Пышо подошел к столу, положил пакеты.

— Есть будем? — попробовал он замять неприятный разговор. Но тут вмешалась Лена:

— Ешь, если хочешь.

Пышо сжал губы.

— А ты почему не на работе?

— Потому что хорошую работу ты мне нашел, — желчно усмехнулась Лена. — Когда хочу, тогда и хожу.

— Ты что болтаешь? — Пышо угрожающе подступил к ней. — Говори ясней!

— Мозги у тебя заспиртованы, не поймешь! — вскричала Лена.

— Что мне понимать, сука? Говори!

— Ничего! Не твое дело!

— Как? — Пышо поднял кулаки. — Ты кому так отвечаешь? У-у, сука!

Но жена, собрав все силы, встала между ними:

— Не смей, зверь! Она уже не твоя! Ты ее продал.

Лена откликнулась эхом:

— Продал…

Сбитый с толку, Пышо опустился на ящик:

— Чего вы хотите от меня? Пришел домой, как человек, а вы меня будто чумного встречаете. Что вам надо?

— Спрашиваешь еще! Мужчина ты или нет? Начни работать, возьми на себя заботу о доме, как мужчина.

Пышо тяжело вздохнул и примирительно заметил:

— Я для того и пришел, жена.

— Для чего?

Пришел сказать, что уезжаю в Буэнос-Айрес с Иваном… тем коммунистом, ты его знаешь. Там, говорят, работа есть. Как только устроюсь, позову вас.

Он встал, медленно пошел к двери, остановился. Достал из кармана пачку денег и протянул часть жене:

— Возьми, жена, и ждите меня здесь. Я вас позову. Его слова прозвучали строго и торжественно.

7

Вета неожиданно нашла работу — ее взяли кассиршей в единственный приличный кинотеатр в Энсенаде. От нее требовалось быть обходительной и немного разбираться в бухгалтерии. Работа помогала ей избежать встречи с Наско. Она не то, чтобы боялась этих встреч, просто ей было бы неприятно увидеть человека, который напомнил бы ей о ее бессмысленном падении.

Но ей не пришлось долго наслаждаться душевным покоем. Скоро она поняла, что забеременела. Сначала она обрадовалась: жизнь для нее приобретала смысл. Все равно, что подумает Пепо, что скажут люди. Главное, она станет матерью. А она уже было совсем отчаялась и примирилась с горькой участью бездетной женщины. Разве не имела она право на счастье? Судьба дала ей мужа, для которого она была только красивой игрушкой. Кутила и развратник, он думал, что дает ей все, оставляя дома деньги, покупая ей разные вещи и по временам показываясь с женой на людях. Сколько горечи испытала она, сколько слез пролила, когда поняла, что с Пепо у нее не будет ребенка…

Жизнь мчалась с кружащей голову быстротой. Вся поглощенная своей радостью, она с нетерпением ждала того дня, когда появится малыш, и перестала думать о Владе с болью. Она привыкла каждый свой поступок оценивать глазами Влада, мысленно советоваться с ним. Иногда она испытывала какое-то странное чувство — ей казалось, что он здесь, рядом, со своей доброй и умной улыбкой. А по вечерам, в одиночестве сидя в пустой комнате, она разговаривала с ним. Как бы отнесся Влад к будущему ребенку? Как бы он любил ее, если бы это был его ребенок! Простил бы он ее? Наверно, чистое, хорошее чувство он был простил. Но это… Она с ужасом чувствовала, что ребенок ставит между ней и тем, кто постоянно занимал ее мысли, глухую стену. В такие мгновения ей казалось, что она не сможет полюбить свое дитя.