Под нами - Чёрное море - [16]

А в ушах неумолчные шум и свист. Это не эфир — сказывается физическое и моральное перенапряжение. Впрочем, бог с ним, со свистом. Хуже другое: наверняка у большинства пилотов, как и у меня, кончился боезапас. Значит, нужно быстрее, имитируя контратаки, отходить в сторону ближайшего аэродрома ВВС 51-й армии Каджамбак, с которого, как мне накануне стало известно, истребители ЛаГГ-3 должны были наносить удар по аэродрому Аскания-Нова.

Вот наконец и он. Рассчитывая на помощь, стремимся активными действиями приковать все внимание противника к себе.

Кажется, это удалось. Даже чересчур. Внезапно очередь из «эрликонов» пришлась по самолету Семенова. Я даже увидел, как затрепетали на его плоскости клочья перкалевой обшивки. А тут же неподалеку, перечеркнув небо дымной строчкой, рухнул на землю Ме-109, сбитый лейтенантом Н. И. Евсеенко. Не удалось надежно прикрыть самолет В. Я. Пастуха — его со стороны солнца внезапно атаковала четверка вражеских истребителей. Машина Пастуха загорелась, но летчик спасся на парашюте.

Увлекшись боем, фашисты не заметили, как их сверху атаковали только что взлетевшие «лагги». Сразу загорелись два немецких самолета, остальные на полных оборотах стали уходить…

Казавшийся бесконечным тридцатипятиминутный бой закончился. Кто же уцелел, кто сбит? Думал об этом, наверное, не один только я, когда подлетали к своему аэродрому. Сел, зарулил на стоянку. Еще оставаясь в кабине, увидел, как Семенов сажал на «пузо» свою машину с поврежденной системой выпуска шасси…

— Командир, вы ранены? Все лицо в крови! — встревожился техник самолета Алексей Владимирович Гриль.

— Так, пустяки, — ответил я. — Только вот сильно сводит шею и правую руку. Да еще глаз затек. Ничего, надеюсь, к утру все рассосется…

Рядом резко затормозила на редкость универсальная спецавтомашина, предназначенная, по идее, только для запуска моторов на самолетах. Официально она называлась автостартер. С ее подножки соскочила на землю медсестра с брезентовой сумкой через плечо и подбежала к кабине самолета. Во время перевязки подоспел и врач. Осмотрел меня, сказал:

— Серьезного пока ничего не нахожу. В предплечье правой руки — пулевое ранение, но кость, похоже, не задета, лицо и шея повреждены осколками. По технической терминологии, подлежите восстановлению.

— Спасибо, доктор, — обрадовался я. — Значит, все обойдется. Не отлеживаться же в такое время…

У командного пункта эскадрильи собрался, казалось, весь личный состав подразделения. Оснований для переживаний было предостаточно: не вернулось пять самолетов, комэск ранен, Семенов сел на фюзеляж. Такого мы еще не видели и не слышали с самого начала войны.

Смотрю на летчиков. На их лицах отпечатком тяжелых боев — усталость, расстройство от впервые понесенных столь крупных потерь. Хотелось сказать им что-нибудь приятное, успокаивающее, но не мог слукавить перед памятью павших. Видимо, для того чтобы как-то нарушить гнетущую тишину, инженер Попковскйй доложил:

— Товарищ командир! Для подъема самолета Семенова отправлена команда.

Вот уж как будто это было сейчас главным, могло снять напряжение! А впрочем, при любом застое нужен хоть какой-то импульс, побуждающий к действию.

— Правильно сделали, — одобрил я инициативу инженера. — А теперь прошу всех действовать по распорядку: летному составу — отдыхать, техническому готовить самолеты.

Кратко доложил на КП авиагруппы о выполнении задания. Начальник штаба полковник Я. Я. Страутман приказал:

— Представьте сегодня же подробное письменное донесение. Самолет-разведчик сфотографировал аэродром Чаплинка после вашего удара. Сейчас снимки дешифрируют, но, судя по устному докладу пилота, на них будет что посмотреть. И еще: почему промолчали о своем ранении? Мы ведь все равно узнали. В общем, за вами скоро прибудет самолет и отвезет вас на лечение в Евпаторийский военный госпиталь. Что значит возражаете? Это приказ генерала Ермаченкова.

Разговор на этом закончился, и я поторопился сделать разбор, дать необходимые указания на случай, если меня действительно отправят на лечение.

Прежде всего я предложил каждому летчику самостоятельно написать донесение, в первую очередь о том, что, где и примерно в какое время он видел, что об этом думал, как реагировал. Попросил не торопиться, чтобы не сделать скороспелых выводов — ведь опыт выполнения этого задания должен был стать своего рода школой боевого мастерства и для его участников, и для их последователей. Опыт как радостный, так и горький.

Уточнили потери. Погиб мой заместитель, бесстрашный боец и исключительно душевный человек, старший лейтенант Василий Никитович Ручкин — для меня просто Вася. Сколько же мы с ним вложили труда в формирование эскадрильи, скольким же юношам дал он путевку в небо, будучи инструктором в Ейской школе морских летчиков, сколько бы еще мог он сделать во имя победы над врагом! Но его уже нет…

Тяжелораненого лейтенанта Владимира Яковлевича Пастуха отправили в госпиталь. Пока не было сведений о младших лейтенантах А. В. Андрианове, Н. В. Груздеве и К. П. Рожкове. Кто-то видел, как один из них выпрыгнул из горящего самолета с парашютом и приводнился в Каркинитском заливе невдалеке от нашего побережья. Сведений о том, удалось ли его отыскать и спасти, пока не поступало.