Под мясной багряницей - [5]
*
В качалке пред огнем сейчас сидела Блистая дерзостнее и смуглей, И вместе с солнцем дней истлевших рдела Средь золота березовых углей. И нет ее. И печь не огневеет. Передрассветная томится тьма. Томлюсь и я. И слышу, близко веет Ее волос и шеи аромат. И червь предчувствия мой череп гложет: Пускай любовь бушует до седин, Но на последнем позлащенном ложе Ты будешь тлеть без женщины один. 1917
*
Ты для меня давно мертва И перетлела в призрак рая, Так почему ж свои права Отстаиваешь ты, карая? Когда среди немилых ласк Я в забытьи, греша с другими, Зубов зажатых скрывши лязг, Шепчу твое родное имя, Исчезнет вдруг истома сна И обаянье отлетело, И близость страстная страшна, Как будто рядом мертвой тело. И мне мерещится, что в тишь Ночную хлынет златом пламя И, ты мне душу искогтишь, Оледенив ее крылами. 1917
*
Земля лучилась, отражая Поблекшим жнивом блеск луны. Вы были лунная, чужая И над собою не вольны. И все дневное дивным стало, И призрачною мнилась даль И что под дымной мглой блистало Полынная ли степь, вода ль. И, стройной тенью вырастая, Вся в млечной голубой пыли, Такая нежная, простая, Вы рядом близко-близко шли. Движением ресниц одних Понять давая - здесь не место Страстям и буйству, я невеста, И ждет меня уже жених. Я слушал будто бы спокойный, А там в душе беззвучно гас День радостный золотознойный Под блеском ваших лунных глаз. С тех пор тоскую каждый день я И выжечь солнцем не могу Серебряного наважденья Луны, сияющей в мозгу. 1918
*
Твой сон передрассветный сладок, И дразнит дерзкого меня Намеками прозрачных складок Чуть дышащая простыня. Но, недотрога, ты свернулась Под стать мимозе иль ежу. На цыпочках, чтоб не проснулась, Уйду, тебя не разбужу. Какая гладь и ширь какая! И с якоря вниз головой Сейчас слечу я, рассекая Хрусталь дремотный, огневой! И вспомнив нежную истому, Еще зовущую ко сну, Навстречу солнцу золотому С саженок брызгами блесну.
1918
*******************************************************************************************
* III. ДАРЫ КАЛЕНДАРЯ *
По Кавказу
I
Котомкою стянуты плечи, Но сердцу и груди легко. И солон сыр горный, овечий, И сладостно коз молоко. Вон девочка... С нежной истомой Пугливо глядит, как коза. Попорчены красной трахомой Ее грозовые глаза. Как низко, и грязно, и нище, И кажется бедных бедней Оборванных горцев жилище Из сложенных в груду камней. Что нужды? Им много не надо: В лощине у гневной реки Накормится буйволов стадо, Накопит баран курдюки. И скалы отвесны и хмуры, Где пенят потоки снега, Где в пропасть бросаются туры На каменный лоб и рога. И утром, и вечером звонки Под бьющей струей кувшины, И горлышек узких воронки Блестят из-за гибкой спины. И радостна Пасха близ неба, Где снежные тучи рассек Над церковью Цминде-Самеба Вершиною льдистой Казбек.
1912
II
Пусть позади на лаве горней Сияют вечный лед и снег,Здесь юрких ящериц проворней Между камней бесшумный бег. Арагва светлая для слуха Нежней, чем Терек... У ручья Бьет палкой нищая старуха По куче красного тряпья. И восемь пар волов, впряженных В один идущий туго плуг, Под крик людей изнеможденных И резкий чиркающий стук Готовят ниву... Все крупнее У буйволов их грузный круп. У женщин тоньше и нежнее Дуга бровей, усмешка губ. И все пышней, все золотистей Зеленый и отлогий скат, Где скоро усики и кисти Покажет буйный виноград. Здесь, посреди непостоянства И смены царств, в прибое орд, Очаг начальный христианства Остался незлоблив, но тверд. И пред народною иконой, Где взрезал огненную пасть Георгий жирному дракону,Смиренно хочется упасть. 1912
ПОД РЕСНИЦЕЙ
Вздохнет от пышной тяжести весь дом, Опять простой и милой станет зала, Где в самый зной покойница лежала Эфиром заморожена и льдом.
И острый лик с пятнистостью лиловой Поплыл на полотенцах в блеске риз. На скатерти разложена в столовой Приданое - серебряный сервиз.
И нянька с плачем у окна гостиной Торопится ребенка приподнять, И под ресницей золотистой длинной В лазурь глазенок канет в белом мать. 1913
*
Золотые реснички сквозят в бирюзу, Девочке в капоре алом нянька, Слышу я, шамкает: "Леночка, глянь-ка, Вон покойничка хоронить везут". И Леночка смотрит, забывши лопаткой Зеленой расшвыривать мокрый песок. А в ветре апрельском брагою сладкой В березах крепчает весенний сок; Покачнув балдахином, помост катафалка Споткнулся колесами о выбоины мостовой. Наверно, бедному жестко и валко На подушке из стружек подпрыгивать головой. И в пальмовых листьях незабудки из жести Трясутся, и прядает султанами четверня... Леночка, Леночка, с покойничком вместе Проводи же глазенками и уходящего меня. 1916
*
Под соснами и в вереске лиловом Сыпучие бугры. И солнца вечером в дыму багровом Угарные шары. И к редкой ржи ползет туман от луга Сквозь лунные лучи, И, как сверчки, перекричать друг друга Не могут дергачи. И - отблеск дня далекий и горячий Пылающая щель Дает мне знать из ставен смолкшей дачи, Что ты идешь в постель. 1913
*
В купоросно-медной тверди, В дымном мареве полей Гнутся высохшие жерди У скрипучих журавлей. И стоит понуро стадо С течью пенистой у губ; Чуют ноздри, как прохлада Дует тягой в мокрый сруб. Вот, дрожа, на край колодца Плещет солнцами бадья, И в гортань сухую льется Мягким холодом струя. 1913
При жизни автора я была связана словом: «Рукопись не читать!» Тем сильнее книга произвела на меня впечатление теперь. Ведь «босоногая девка из вишневого сада» (Наташа) с родимым пятнышком на глазу — это я. Только жизнь оказалась добрей авторской фантазии — цыганский табор нас не разлучал. Мы прожили друг возле друга около полувека (точнее — 47 лет) — счастливых и трудных.Кто Эльга? Конечно, Ахматова; точнее, она стала прообразом этой демонической героини. С ней у Михаила Александровича связана, по-видимому, лирическая история предреволюционных лет, едва не закончившаяся трагедией.
Биография знаменитых американских авиаторов, совершивших в самом начале XX века первый полностью управляемый полёт на самолёте собственной конструкции, за ними был признан приоритет в изобретении самолёта.Доп. информация: Книга написана поэтом и переводчиком М. А. Зенкевичем, своеобразный эксперимент в биографическом жанре.Это один из первых выпусков серии (не считая дореволюционных павленковских), самый первый дизайн обложки (серия начала выходить в мягкой обложке). Порядковый номер в серии — № 7–8. тираж 40 000 экземпляров.
1886, Николаевский городок Саратовской губ. — 1973, МоскваПервый сборник Зенкевича, «Дикая порфира», вышел в начале весны 1912 года и содержал по одному переводу из Леконта де Лиля и Бодлера — и в них виден совершенно зрелый мастер. В следующее десятилетие переводил от случая к случаю, настоящее «включение» Зенкевича в поэтический перевод как в профессию произошло в 1922 году, когда он перевел часть «Ямбов» Андре Шенье — перевод посвящен памяти Гумилёва, опубликованы они частично были в 1934 году в книге «Песни Первой французской революции» в виде образца «контрреволюционной» поэзии «того» времени, — как заметили уже в наше время, вся книга, собственно говоря, в художественном отношении представляла собой приложение к Шенье — давала повод для его публикации.
В центре повествования — убийство министра внутренних дел Дмитрия Сергеевича Сипягина (1853 — 1902), совершенное саратовским студентом, эсером Степаном Валериановичем Балмашевым (1881 — 1902) 2 апреля 1902 г. в Петербурге. Детали происшедшего в основном совпадают с документальной версией, частично изложенной А. С. Сувориным в его «Дневнике» (М., 1992). Автор повести был знаком с Балмашевым (упоминание о нем есть и в «Мужицком сфинксе»), канва произведения — автобиографическая.