Под мясной багряницей - [4]

Шрифт
Интервал

То плещутся со смехом в пене, Лазурью скрытые по грудь, То всходят томно на ступени Росистой белизной сверкнуть.

И пламенник земным красотам Сияет вечной красотой Венерин холмик золотой Над розовым потайным гротом.

И мглится блеск. Блажен, кто их Пред ночью поцелуем встретит, Кто в светлых их зрачках заметит, Как вечер был огнист и тих, Кому с их влажных уст ответит Солоноватость волн морских.

Июль 1917

*******************************************************************************************

* II. ЛЮБОВНЫЙ АЛЬБОМ *

ЛОРА

Вы - хищная и нежная. И мне Мерещитесь несущеюся с гиком За сворою, дрожащей на ремне, На жеребце степном и полудиком. И солнечен слегка морозный день. Охвачен стан ваш синею черкеской; Из-под папахи белой, набекрень Надвинутой, октябрьский ветер резкий Взлетающие пряди жадно рвет. Но вы несетесь бешено вперед Чрез бурые бугры и перелески, Краснеющие мерзлою листвой; И словно поволокой огневой Подернуть! глаза, в недобром блеске Пьянящегося кровью торжества. И тонкие уста полуоткрыты, К собакам под арапник и копыта Бросают в ветер страстные слова. И вот, оканчивая бег упругий Могучим сокрушительным броском, С изогнутой спиной кобель муругий С откоса вниз слетает кувырком С затравленным матерым русаком. Кинжала взлет, серебряный и краткий, И вы, взметнув сияньем глаз стальным, Швыряете кровавою перчаткой Отрезанные пазанки борзым. И, в стремена вскочив, опять во мглу Уноситесь. И кто еще до ночи На лошадь вспененную вам к седлу, Стекая кровью, будет приторочен? И верю, если только доезжачий С выжлятниками, лихо отдаря Борзятников, нежданною удачей Порадует, и гончих гон горячий Поднимет с лога волка-гнездаря,То вы сумеете его повадку Перехитрить, живьем, сострунив, взять Иль в шерсть седеющую под лопатку Ему вонзить кинжал по рукоять. И проиграет сбор рожок веселый, И вечерами, отходя ко сну, Ласкать вы будете ногою голой Его распластанную седину... Так что же неожиданного в том, Что я вымаливаю, словно дара, Как волк, лежащий на жнивье густом, Лучистого и верного удара? 1916

*

Подсолнух поздний догорал в полях, И, вкрапленный в сапфировых глубинах, На легком зное нежился размах Поблескивавших крыльев ястребиных.

Кладя пределы смертному хотенью, Казалось, то сама судьба плыла За нами по жнивью незримой тенью От высоко скользящего крыла.

Как этот полдень, пышности и лени Исполнена, ты шла, смиряя зной. Лишь платье билось пеной кружевной О гордые и статные колени.

Да там, в глазах под светлой оболочкой, На обреченного готовясь пасть, Средь синевы темнела знойной точкой, Поблескивая, словно ястреб, страсть. 1916

*

И смертные счастливцы припадали На краткий срок к бессмертной красоте Богинь снисшедших к ним - священны те Мгновенья, что они безумцам дали. Но есть пределы смертному хотенью, Союз неравный страшное таит, И святотатца с ложа нег Аид Во мрак смятет довременною тенью. И к бренной страсти в прежнем безразличье, Бестрепетная, юная вдвойне,Вновь небожительница к вышине Возносится в слепительном величье. Как солнце пламенем - любовью бей, Плещи лазурью радость! Знаю - сгинут Твои объятия и для скорбей Во мрак я буду от тебя отринут. 1917

*

Толпу поклонников, как волны, раздвигая, Вы шли в величье красоты своей, Как шествует в лесах полунагая Диана среди сонмища зверей. В который раз рассеянно-устало Вы видели их раболепный страх, И роза, пойманная в кружевах, Дыханьем вашей груди трепетала. Под электричеством в многоколенном зале Ваш лик божественный мне чудился знаком: Не вам ли ноги нежные лизали, Ласкаясь, тигры дымным языком? И стала мне понятна как-то вдруг Богини сребролунной синеокость И девственно-холодная жестокость Не гнущихся в объятья тонких рук. 1918

*

Вы помните?.. девочка, кусочки сала Нанизавши на нитку, зимою в саду На ветки сирени бросала Зазябшим синичкам еду. Этой девочкой были вы. А теперь вы стали большой, С мятущейся страстной душой И с глазами, пугающими холодом синевы. Бушует на море осенний шторм, Не одна перелетная сгинет станица, А сердце мое, как синица, Зимует здесь около вас Под небом морозным синих глаз. И ему, как синицам, нужен прикорм, И оно, как они, иногда Готово стучаться в стекло, В крещенские холода Просясь в тепло. Зато, если выпадет солнечный день Весь из лазури и серебра, Оно, как синичка, взлетевшая на сирень, Прыгает, бьется о стенки ребра И поет, звеня, щебеча, Благодарность за ласку вашего луча. Январь 1918

НАВАЖДЕНИЕ

По залу бальному она прошла, Метеоритным блеском пламенея. Казалась так ничтожна и пошла Толпа мужчин, спешащая за нею. И ей вослед хотелось крикнуть: "Сгинь, О, насаждение, в игре мгновенной Одну из беломраморных богинь Облекшее людскою плотью бренной!" И он следил за нею из угла, Словам другой рассеянно внимая, А на лицо его уже легла Грозы, над ним нависшей, тень немая. Чужая страсть вдруг стала мне близка, И в душу холодом могил подуло: Мне чудилось, что у его виска Блеснуло сталью вороненой дуло. Август 1918

*

За золотою гробовою крышкой Я шел и вспоминал о нем в тоске Быть в тридцать лет мечтателем, мальчишкой, Все кончить пулей, канувшей в виске! И, старческими веками слезясь, В карете мать тащилась за друзьями Немногими, ноябрьской стужи грязь Месившими, к сырой далекой яме. В открытый гроб сквозь газ на облик тленный Чуть моросил серебряный снежок. И розы рдели роскошью надменной, Как будто бы их венчики не жег Полярный мрачный ветер. А она, На гроб те розы бросившая кровью, От тяжкой красоты своей томна, Неслась за птицами на юг к зимовью. 1918


Еще от автора Михаил Александрович Зенкевич
Мужицкий сфинкс

При жизни автора я была связана словом: «Рукопись не читать!» Тем сильнее книга произвела на меня впечатление теперь. Ведь «босоногая девка из вишневого сада» (Наташа) с родимым пятнышком на глазу — это я. Только жизнь оказалась добрей авторской фантазии — цыганский табор нас не разлучал. Мы прожили друг возле друга около полувека (точнее — 47 лет) — счастливых и трудных.Кто Эльга? Конечно, Ахматова; точнее, она стала прообразом этой демонической героини. С ней у Михаила Александровича связана, по-видимому, лирическая история предреволюционных лет, едва не закончившаяся трагедией.


Братья Райт

Биография знаменитых американских авиаторов, совершивших в самом начале XX века первый полностью управляемый полёт на самолёте собственной конструкции, за ними был признан приоритет в изобретении самолёта.Доп. информация: Книга написана поэтом и переводчиком М. А. Зенкевичем, своеобразный эксперимент в биографическом жанре.Это один из первых выпусков серии (не считая дореволюционных павленковских), самый первый дизайн обложки (серия начала выходить в мягкой обложке). Порядковый номер в серии — № 7–8. тираж 40 000 экземпляров.


Стихотворения

1886, Николаевский городок Саратовской губ. — 1973, МоскваПервый сборник Зенкевича, «Дикая порфира», вышел в начале весны 1912 года и содержал по одному переводу из Леконта де Лиля и Бодлера — и в них виден совершенно зрелый мастер. В следующее десятилетие переводил от случая к случаю, настоящее «включение» Зенкевича в поэтический перевод как в профессию произошло в 1922 году, когда он перевел часть «Ямбов» Андре Шенье — перевод посвящен памяти Гумилёва, опубликованы они частично были в 1934 году в книге «Песни Первой французской революции» в виде образца «контрреволюционной» поэзии «того» времени, — как заметили уже в наше время, вся книга, собственно говоря, в художественном отношении представляла собой приложение к Шенье — давала повод для его публикации.


На стрежень

В центре повествования — убийство министра внутренних дел Дмитрия Сергеевича Сипягина (1853 — 1902), совершенное саратовским студентом, эсером Степаном Валериановичем Балмашевым (1881 — 1902) 2 апреля 1902 г. в Петербурге. Детали происшедшего в основном совпадают с документальной версией, частично изложенной А. С. Сувориным в его «Дневнике» (М., 1992). Автор повести был знаком с Балмашевым (упоминание о нем есть и в «Мужицком сфинксе»), канва произведения — автобиографическая.