Под музыку Вивальди - [3]

Шрифт
Интервал

в берестяном его дыму:
он тоже слишком одинок
и не до вас теперь ему.

«Столько нежности сжалось во мне…»

Столько нежности сжалось во мне,
столько горькой тоски по тебе я вобрал в свою душу,
что порой удивительно даже,
как ты можешь еще оставаться вовне,
как ты можешь еще оставаться снаружи —
на чужбине ноябрьской стужи,
на бульваре пустом с ледяною скамьей наравне.

«Осени плачевной…»

Осени плачевной
наступил черед —
листьев предвечерних
кончен перелет.
Легкое ненастье
зарослей лесных
над опавшим настом
солнечной листвы.
Увяданья влага —
выжимки лучей.
В глубине оврага
почернел ручей.
Так на нас с тобою
сквозь стволов зазор
дикою ордою
наступал простор.
И в последних числах
мертвой тишины
слышишь: это смыслом
мы окружены.

«А если вправду только грусть…»

А если вправду только грусть
нас с мирозданием роднит,
пусть утолит молчанье уст
холодной осени родник:
октябрь догорит дотла,
природы кончится полет,
и наши бренные тела —
тепла последнего оплот.

«Твое дыхание все призрачней и тише…»

Твое дыхание все призрачней и тише —
сейчас и я усну тебе вослед.
Ты рядом теплишься, чуть видишься и дышишь
и ты, двоясь, приснишься мне во сне.
Жилья чужого глохнут водостоки,
чужой рассвет за окнами затих.
Мы никогда не будем одиноки —
ни наяву, ни в страшных снах своих.

«Мы долго искали…»

Мы долго искали
Никольскую церковь.
Качались в канале
моторные лодки
и цепи.
Мы так хохотали,
что было прохожим неловко.
Бежали без удержу.
И улыбались бесцельно.
Потом мы курили
на скверике буром и редком.
Расправив платок, ты покрыла открытые пряди.
Потом оказалось, что вовсе размазались веки,
и ты рисовала их,
в зеркальце смутное глядя.
Никольская церковь в ветвях пустовавших висела.
Кормить голубей запрещалось на дворике ровном.
Стесняясь друг друга,
вступили мы в сумрак огромный.
Но служба окончилась.
Церковь почти опустела.

«Есть тишь царскосельского чуда…»

Есть тишь царскосельского чуда,
спокойствия царская тишь:
вершины исполнены гуда,
и листья летят ниоткуда,
плывут по поверхности пруда,
где плавают отблески лишь.
Листвы годовалая груда,
и весь этот мир под листвой —
забвением скрытое чудо:
листы на поверхности пруда,
вершины старинного гуда —
всей нашей души естество.
Приходит оно ниоткуда,
отвека навеки дано,
и отблески листьев повсюду —
и в небе, и в проблесках пруда.
Спокойствие свойственно чуду
и свойственно очень давно.

«Тяжелый снежный лес…»

Тяжелый снежный лес
в слепящей белой пене
от солнца спрятал тени
и в глубине исчез.
Там столько лет подряд
стволы стояли прямо.
Следов лосиных ямы
там в зарослях стоят.
Там тише тишина,
черней под снегом хвоя,
и ветка над тобою
качается одна.

«Под музыку Вивальди…»

Под музыку Вивальди,
Вивальди! Вивальди!
под музыку Вивальди,
под вьюгу за окном,
печалиться давайте,
давайте! давайте!
печалиться давайте
об этом и о том.
Вы слышите, как жалко,
как жалко, как жалко!
вы слышите, как жалко
и безнадежно как!
Заплакали сеньоры,
их жены и служанки,
собаки на лежанках
и дети на руках.
И всем нам стало ясно,
так ясно! так ясно!
что на дворе ненастно,
как на сердце у нас,
что жизнь была напрасна,
что жизнь была прекрасна,
что будем еще счастливы
когда-нибудь, Бог даст.
И только ты молчала,
молчала… молчала.
И головой качала
любви печальной в такт.
А после говорила:
поставьте все сначала!
Мы все начнем сначала,
любимый мой… Итак,
под музыку Вивальди,
Вивальди! Вивальди!
под музыку Вивальди,
под славный клавесин,
под скрипок переливы
и вьюги завыванье
условимся друг друга
любить что было сил.

«Быстро блекнут зим покровы…»

Быстро блекнут зим покровы:
то декабрь, то январь.
Почернел закат багровый.
Дом зажегся, как фонарь.
Но в глуши небес румяных
наши ночи хороши:
бесконечны, постоянны,
как бессмертие души.

«Если все открылось разом…»

Если все открылось разом,
то чему благодаря? —
над морозом, как над газом,
розоватая заря:
все детали отличатся,
пропадавшие зазря —
станет ясно: это счастье,
утро, проще говоря.
Навсегда увидим мы:
в толщах крыш стоят дымы,
и над нами, и под нами —
осчастливлен снег тенями —
ласковым касаньем тьмы.

«Темнота предместий…»

Темнота предместий —
чем она горчит? —
мы с тобой не вместе —
всяк в своей ночи.
И редки, как звезды,
средь небытия,
в этом мраке розном
огоньки жилья.

«Да знаешь ли, о чем она молчит…»

Да знаешь ли, о чем она молчит
и что таит в излучинах улыбки?
как переливы тела, гибки
сознанья потаенного лучи.
И счастлив тот, кто счастлив по ошибке —
кто со счастливых губ молчанье пил в ночи.

«Твой город укромный…»

Твой город укромный,
обида! обида!
с печалью огромней
печали Давида —
смолчал бы, стерпел бы,
не подал бы вида —
кричал бы и пел бы:
обида! обида!

«В ней спокойствие есть молодое…»

В ней спокойствие есть молодое —
оболочка смятений и снов,
но внезапно взлетят ладони,
губы выгнутся силой слов —
вся вперед подается, силясь
проясниться сквозь эту гладь —
и потом стихает опять:
только глаз остается вырез.

«Ты умеешь чувство придержать…»

Ты умеешь чувство придержать
и прикрыть чуть подведенным веком,
удается многоводным рекам
неподвижно блещущая гладь —
и порою легкий ветер вспять
тянет их течение со смехом.

«Мне хочется не красоты пустячной…»

Мне хочется не красоты пустячной,
но чуда, перешедшего за край:
искусство, не старайся, не играй,
но лишь услышать ей возможность дай,

Еще от автора Александр Леонидович Величанский
Времени невидимая твердь. Стихотворения

В 60-е годы в «Новом мире» Твардовского появилась обратившая на себя внимание читателей подборка А. Величанского. А вслед за этим вновь открытый поэт «исчез». На то время, которое принято называть застойным. Изредка о нем напоминала лишь ставшая популярной песня «Под музыку Вивальди».Произведения Величанского, ориентированные на классичность, но при этом не лишенные черт модерна, состоят как бы из едва уловимых звуковых, зрительных и смысловых нюансов, они как бы сотканы из них, запоминаются изысканно-прихотливым исполнением, тонкой, так и хочется сказать — «ручной» работой.


Рекомендуем почитать
Песни настоящих мужчин

Любимые герои Юрия Визбора – летчики, моряки, альпинисты – да, впрочем, какая разница, кто они по профессии?! Главное, что их объединяет, – они настоящие мужчины, для которых понятия Дружба, Честь, Достоинство, Долг – не пустые слова. Это люди смелые, надежные и верные. «Он любил сильных, мужественных и добрых людей и сам был мужественным и добрым в своем искусстве, – сказал о Визборе Булат Окуджава. – Ему были чужды громкие фразы и ложная многозначительность. Его лирический герой, склонный к самоиронии, как нельзя лучше соответствовал сердечной музыке, потребности в натуральном слушателей, не падких на пустую развлекательность, жаждущих духовной сплоченности и тепла».


Майя Кристалинская - музыкальный символ поколения

Мало кто знал, что неизменная косынка, обвивавшая шею певицы — не талисман, не новомодная придумка, которую тут же начали копировать многие женщины, — она скрывала огромную человеческую трагедию Майи Кристалинской.Никто не подозревал, почему так печально звучит её голос, почему так печальны порой песни, которые она выбирала для исполнения, что скрывается под её знаменитой косынкой…Для просмотра напрямую из Сети – ссылка http://vilavi.ru/sud/081106/081106.shtml.


«Уходили мы в бой и в изгнанье, с этим маршем на пыльных губах...»

«Прощание славянки» (Россия, 1912 год).«Rozszumialy sie wierzby placzace» (Польша, 1938 год).«Этот марш не смолкал на перронах» (СССР, 70-е годы).«Встань за веру, русская земля» (СССР, 90-е годы).«Я тебя никогда не забуду» (СССР, 1968 год).«Походный марш» (Александр Галич).«События на Балканах», ставшие два года спустя поводом к Первой мировой войне, были ещё впереди, а в 1912 году молодого Василия Агапкина вдохновила начавшаяся той осенью так называемая Первая Балканская война, в ходе которой Болгария, Греция и Сербия с Черногорией окончательно вытеснили с Балкан Турцию (потом Первая Балканская плавно переросла во Вторую Балканскую, а затем и в Первую мировую)…


Песни советских композиторов с гитарными аккордами

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Сборник песен КСП г Минска

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Песни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Песни Заратустры

Другая сторона творчества великого немецкого философа Фридриха Ницше – стихотворения и песни, посвященные Заратустре, поэзия глазами философа, соединение истории, мифа и современности. Философская идея, облеченная в поэтическую форму, создает собственную оригинальную мифологию, наполненную драматическими притчами, ироничными афоризмами и полемикой с другими поэтами.


Тихая моя родина

Каждая строчка прекрасного русского поэта Николая Рубцова, щемящая интонация его стихов – все это выстрадано человеком, живущим болью своего времени, своей родины. Этим он нам и дорог. Тихая поэзия Рубцова проникает в душу, к ней хочется возвращаться вновь и вновь. Его лирика на редкость музыкальна. Не случайно многие его стихи, в том числе и вошедшие в этот сборник, стали нашими любимыми песнями.


Венера и Адонис

Поэма «Венера и Адонис» принесла славу Шекспиру среди образованной публики, говорят, лондонские прелестницы держали книгу под подушкой, а оксфордские студенты заучивали наизусть целые пассажи и распевали их на улицах.


Пьяный корабль

Лучшие стихотворения прошлого и настоящего – в «Золотой серии поэзии»Артюр Рембо, гениально одаренный поэт, о котором Виктор Гюго сказал: «Это Шекспир-дитя». Его творчество – воплощение свободы и бунтарства, писал Рембо всего три года, а после ушел навсегда из искусства, но и за это время успел создать удивительные стихи, повлиявшие на литературу XX века.