Под мостом из карамели - [5]

– А что я должен ей рисовать, падающие башни Кремля? ― чувствуя свою вину, огрызался папа.

Позже, в школьные годы Леты, с границ страны как раз сбили висячие замки, в ход пошла обожаемая папой Италия ― Дворец дожей, галерея Уффици, музей Барджелло, Париж ― Лувр и Орсе, лондонский Британский музей.

– Отгадай, куда мы с тобой завтра пойдем? ― притащив дочь из очередной картинной галереи, заговорщически вопрошал папа.

– В цирк? ― с надеждой спрашивала Лета. ― В кино?

Папа поникал и жалел, что бросил курить.

– В аквапарк? На американские горки? ― радостно гадала Лета.

Папа страдальчески морщился.

– В зоопарк! ― восклицала дочь.

– В кого у нее страсть к площадным искусствам? ― негодовал папа по телефону.

– На меня намекаешь? ― хриплым голосом интересовалась бабушка, журналист-международник, носившая фамилию второго, покойного, мужа. С первым она развелась.

Бабушка сипела из-за покалеченного в детстве горла. Когда ей было восемь, они с подружкой побежали на обмелевший канал имени 18-й годовщины Октября, купаться. Сарафаны и платья девочки без раздумий оставили бы на траве, но в тот день к кофточкам были пристегнуты октябрятские звездочки.

– Украдут! ― разволновалась бабушка. ― Давай, во рту спрячем.

Они положили значки за щеки и с визгом бросились в мелкую, как детские сандалики, воду.

Подружка сложила руки домиком, сделала вид, что ныряет, взмулила ногами песок, вдруг забилась в воде, а потом затихла.

– Я её дергала за руку и испуганно повторяла: Хватит притворяться! Я так не играю! – вспоминала бабушка.

Когда мёртвую подружку вытащили на берег, бабушка закричала и звездочка воткнулась ей в связки.

– Коммунистические идеи с детства были мне поперек горла, ― хрипло сообщала бабушка во времена гласности и перестройки.

Впрочем, в 70-е годы прошлого века она совмещала анекдоты про шалаш в Разливе, рассказанные на кухне кружку, гордо называвшему себя диссидентским, с активной работой над статьями в рубрику «Человек славен трудом» во всесоюзной газете.

– С волками жить, по-волчьи выть, ― оправдывала позже бабушка двуликий конформизм своей молодости и приходила в сладкий политический ужас от того, что революционеры вновь стали кумирами обманутой молодежи. Родная внучка-школьница носила берет революционера, футболку с серпом и молотом и сумку с пятиконечной звездой.

– Диктатура прекрасного, – кипел папа, глядя на наряд дочери.

– Отстань от ребенка, – кричала бабушка.

Она родилась в северной столице. Ее мать, прабабушка Леты, была певицей филармонии, обладательницей незабываемой фигуры в стиле пасодобль и колоратурного сопрано. Отец, прадед Леты, трудился советским композитором.

В начале блокады семье чудом удалось сесть в поезд, идущий на Урал. Бабушка была крохой, и не могла помнить всех исторических событий. Но через много лет её мать сама рассказала обо всём в порыве предсмертной исповедальности.

В грузовик, а после в поезд, глава семьи сел, едва оправившись от дизентерии. Город на Неве и квартиру на Садовой улице, хоть и долгими окольными путями, покидали ненадолго. Все знали, что война скоро окончится, поэтому не потащили с собой швейную машинку, кастрюли или перину, а, как люди интеллигентные, взяли лишь дорогие сердцу вещи, способные скрасить пребывание в эвакуации: она ― бархатное платье с розой, чернобурку на шелковой подкладке и камеи, а он – чемодан нотных рукописей. Оба были полны решимости самоотверженно трудиться для фронта в тылу ― в театре оперы и балета. Но до столицы Урала семья не доехала. Супруг – худой, изможденный – в дороге вновь заболел, совершенно ослаб, был не в силах бегать на станциях за кипятком и лазать под товарными вагонами, разживаясь жмыхом для любимых девочек. Через неделю скитаний, во время которых поезд чаще стоял, чем полз, он сжал пальцы жены и посмотрел на неё с тусклым светом.

– Боже мой, он умирает, помогите!

Дочка, глядя на причитающую мать, принялась изо всех сил плакать.

На ближайшей станции пассажиры украдкой указали санитарам, выносившим умерших, на попутчика, подозрительно давно переставшего стонать.

– Оставьте мужа, оставьте, он заслуженный музыкант, композитор, автор песни «Веселая трудовая»! Он поправится, ему просто нужно покушать! ― кричала его жена, но её оттолкнули, а супруга уложили на брезентовые носилки поверх мёртвого старика.

Женщина с плачущей дочкой и сброшенным на снег мужем оказались перед одноэтажным зданием вокзала, на котором было написано «ст. Череповец Северная ж.д.». Там их и увидели местные, отец и сын. Отец поглядел на сидящего в снегу под сугробом худого, как обглоданная кость, очкарика, повязанного поверх шапки шарфом, ажурную дамочку в беличьей шубке и фетровых ботиках и маленькую зареваху в плюшевом пальто с меховой опушкой. Подошел, спросил, есть ли деньги, и, указав рукавицей на телегу, подхватил невесомого пассажира, бледного, как проросший в погребе картофель. Не веря своему счастью, женщина усадила ребёнка на солому. Девочка прекратила всхлипывать и с любопытством уставилась на завязанный узлом хвост рыжей лошади.

В доме обессилевшего от долгого голода постояльца уложили на кухне, в закутке за печью, и дали несколько ложек щей из баранины.