Под миртами Италии прекрасной - [7]

Под большой темно-красного гранита плитой покоится на «Монте Тестаччьо» Софья Алексеевна Раевская, урожденная Константинова, — внучка М. В. Ломоносова и вдова героя Отечественной войны 1812 года генерала от кавалерии Н. Н. Раевского. Пушкин был в дружеских отношениях со многими членами этой семьи, а для самой Софьи Алексеевны хлопотал после смерти ее мужа пенсию.

Одна из дочерей Раевских, Елена, похоронена в старинном, построенном в конце XVI века, кафедральном соборе Сан Пьетро Апостоло во Фраскати — живописнейшем городке в окрестностях Рима.

Мои коллеги журналисты шутили, что я поставил перед собой неосуществимую задачу — обойти все церкви в Италии. Но в этот собор я зашел почти случайно.

Стояла осень — время сбора винограда (Фраскати славится своим белым, разумеется, сухим вином) и приуроченных к нему праздников. В городках, объединяемых общим названием Кастелли Романи — Римские замки, потому что вокруг замков они когда-то возникли, улицы были заполнены веселящимся народом. Всюду продавался — оптом и в розницу — виноград. Реками лилось молодое вино, но при этом мы не встретили ни одного пьяного.

Теперь виноград давят, конечно, в основном механическим способом. Но те, у кого сохранились старые деревянные чаны, вынесли их наружу, и парни с гиканьем, прибаутками, иногда рискованными, под смех собравшейся толпы совершали еще языческий ритуал, погружая ноги по колено в густое виноградное месиво. В городке Колонна даже над головой висели огромные виноградные гроздья, протянутые гирляндами через главную улицу. В другом городке, Марино, на площади разыгрывалась легенда о том, как его жители обнаружили, что из фонтана вместо воды забила струя вина. Во Фраскати в витрине винной лавочки вместе с бутылками были выставлены пряники в виде фигурок женщины с тремя грудями. Хозяин охотно рассказал, что лавочка была открыта «ровно 108 лет назад» его бабкой, а пряники изображают женщину, у которой, тоже по местной легенде, в двух грудях было «как у всех молоко, а в третьей — вино».

Тут наше внимание привлекла гурьба ребят и девушек с музыкальными инструментами, поднимавшихся по ступеням собора. Мы последовали за ними. Оказалось, что они шли репетировать предстоявшее вечером представление на темы жизни Святого Франциска Ассизского, который наряду со святыми деяниями прославился поэзией, воспевающей природу и все живущее и растущее на земле.

В соборе, на первой слева от входа колонне, прикреплена мраморная доска. Разбирая текст латинской эпитафии, дошел до имени — Елена Раевская. Полагают, что это ей могло быть посвящено стихотворение, написанное молодым Пушкиным во время его поездки с семьей генерала Раевского в Крым в 1820 году:

Увы, зачем она блистает

Минутной, нежной красотой?

Она приметно увядает

Во цвете юности живой…

Болезненная Елена Раевская намного пережила поэта, скончавшись, как значится в эпитафии, «за четыре дня до сентябрьских ид (что в переводе с древнеримского солнечного календаря соответствует 10 сентября. — Н. П.) 1852 года».

Подошел настоятель и стал рассказывать о том, как во время второй мировой войны Фраскати подвергся бомбардировке и одна бомба попала в собор. Эта колонна с доской уцелела, но вделанный в нее образок выпал, и его не нашли в обломках. Теперь он заменен приблизительной копией, так же как заменена стеклышком одна из долек синего камня, образующих по его краям крест.

Почему, однако, Елена Раевская похоронена в католической церкви? Этот вопрос не возникает в отношении З. А. Волконской да и О. А. Кипренского (перешедшего в католичество, возможно, для того, чтобы оформить брак с итальянкой и узаконить положение их дочери). Настоятель дон Джованни Буско сказал, что, судя по фамилии, Раевская была полькой и, следовательно, католичкой. Мой рассказ о Раевских и их дружбе с Пушкиным заинтересовал его. Проведя меня в один из боковых приделов, в котором оборудована комната для хранения незадолго до того приведенного им в порядок архива, он достал с полки книгу церковных записей 1843–1866 годов. («Какая культура!» — воскликнула известная наша пушкинистка Т. Г. Цявловская, когда я рассказывал ей об этом.)

Прежде чем раскрыть эту книгу, настоятелю пришлось на несколько минут выйти — из церкви стали доноситься звуки игры на электрических гитарах. Но не подумайте, что он пошел наводить порядок. «Ходил посмотреть, не нужна ли ребятам моя помощь», — пояснил он.

Пролистав книгу до оборота страницы 69-й, дон Джованни стал переводить вслух с латинского запись под № 73, составленную «в Год Господен 1852, в День 12 сентября». Из нее следовало, что «Елена Раевская — дочь Николая, покойного Российского полководца», хотя и родилась в «греческом расколе», «примирилась с римско-католической церковью», получила отпущение грехов, приняла причастие и, удостоившись папского благословения, «поддержанная в агонии присутствием священника, отдала душу Богу в день 10 текущего месяца…».

Возможно, все так и было. Только мне кажется, что в этой истории угадывается присутствие Зинаиды Волконской, тем более что через семью мужа она состояла в родстве с Раевскими (сестра Елены — декабристка Мария Николаевна Волконская и Зинаида Волконская были замужем за родными братьями). О том, как далеко заходила ее страсть к обращению других в католичество, свидетельствует эпизод с сыном известного мецената и музыканта Михаила Виельгорского — Иосифом. Княжна В. Н. Репнина, приходившаяся племянницей мужу З. А. Волконской, рассказывала: «…когда он умирал (в Риме. —