Под маской англичанина - [2]

Когда после почти трехчасового разговора я заправила шестую кассету, наше путешествие медленно подошло к концу. Сумерки заполнили эту комнату, которая со своими книгами, ковриками и зимним садом давала некоторое ощущение нахождения вне времени. Наш разговор об эмиграции был образным и оживлённым до последней детали. Через послевоенное время мы всё же спешили всё убыстряющимися шагами. Себастьян Хаффнер устал, взгляд назад на долгую жизнь истощил его, и мне стало ясно, что я скоро должна прощаться.

Запись этого разговора пережила затем свою собственную историю: долгое время она таилась в подвалах мюнхенского универститета, пока Уве Соукуп при поисках материалов для своей биографии Хаффнера не обратил на неё внимание весной 2001 года. Таким образом я попросила его написать послесловие к этой книге, в котором он объясняет, сколь решающую роль играли годы ссылки в жизни и в писательской деятельности Себастьяна Хаффнера.

Когда же затем в конце лета 2001 года фальшивыми упреками в адрес Хаффнера "История одного немца" была представлена в совершенно сомнительном свете, то наш тогдашний разговор неожиданно приобрёл ещё и новое и совершенно другое значение.

Здесь Хаффнер рассказал об этой книге, которую он начал в 1939 году в Лондоне, но так и не закончил. Это была его первая попытка писательства в эмиграции. Тот, кто и впредь желает подвергать сомнению год создания "Истории одного немца", может интерпретировать высказывания Хаффнера за 10 лет до его смерти как сознательный обман. Дебаты о фальшивке превратились в газетную мимолетную вспышку. Себастьян Хаффнер мог бы лишь подивиться этому, возможно и повеселиться. Едва ли он стал по этому поводу волноваться — и в этом оставаясь совсем британцем.

Кёльн, 24 января 2002 года, Ютта Круг

Интервью

В 1938 году Вы решили эмигрировать. В краткой биографии об этом говорится так: "В Третьем Рейхе Себастьян Хаффнер более не стремился к карьере судьи". Вместо этого Вы начали писать для газет и журналов. Как проходил процесс принятия решения, который вёл к Вашей эмиграции?

В 1936 году я ушёл из юриспруденции. Я сдал экзамены на должность асессора как раз в 1933 году, это был мой второй юридический государственный экзамен. То, что с карьерой у меня ничего не выйдет, во всяком случае, пока существует Третий Рейх, это было для меня ясно с самого начала. Я тогда взял свой первый отпуск, который большей частью провёл в Париже, уже с задней мыслью возможно не вернуться, где написал свою докторскую диссертацию. Это был 1934 год. Но с тем, чтобы не вернуться, ничего не получилось. Так что я снова был здесь и ещё в течение двух лет, с середины 1934 до середины 1936 года, занимался разными делами, преимущественно замещал адвокатов, но также при случае работал в суде. Однажды пару недель я был в палате по разводам 1‑го земельного суда Берлина, это было весной 1936 года. Но всё это было очень "временно" по существу. Ведь в конце концов надо искать и где-то зарабатывать себе деньги. А я ведь был как раз юристом. Я изучал ведь юриспруденцию совершенно искренне в надежде, что затем стану когда-нибудь юристом в администрации и быть может попаду в какое-нибудь министерство. Но всё это рухнуло с приходом Гитлера. Что же касается писательства — я всегда немножко писал, уже и раньше, так, между прочим. Перед Третьим Рейхом я написал два романа. Так что я тогда находился в состоянии своего рода двойной жизни:

Я хотел стать высшим чиновником и влиять на практические вещи, а попутно писать романы, что в Германии безусловно не является обычным делом, но например во Франции явление повсеместное. Так что я остановился на писательстве и начал писать для газет. Романы я в то время больше вовсе не писал, это всё было слишком многословно. У меня также не было чувства, что роман такого рода, какой я бы охотно написал, мог бы быть опубликован. В этом не было ничего политического, но это больше не вписывалось в культурную атмосферу. Но написать безвредную статью, по большей части несколько снобистского характера, это ещё как раз проходило. В годы перед 1938 можно было, во всяком случае в Берлине, в целом ещё отчасти стоять в стороне от гитлеризма, вращаться в кругах, где не было нацистов и где продолжали жить как прежде. Это было возможно ещё долгое время даже в "Ульштайне[1]", не столько в газетах. Хотя — начал я в литературном приложении к газете "Vossischen Zeitung", когда она ещё существовала, зимой 1933-34 гг. однако после того, как " Voss" прекратила существование, я работал в основном как раз для газет, для " Dame", для " Koralle". Редакции — это были еще вовсе не нацистские редакции — состояли из старых сотрудников "Ульштайн". Дух издательства "Ульштайн" ещё довольно долго продолжал жить внутри. Атмосфера на третьем этаже "Ульштайн" была ещё очень не-нацистской, я хочу сказать — не анти-нацистской, но не-нацистской. Там можно было написать весьма безобидную, снобистскую вещицу, что я и делал затем ещё пару лет. Некоторое время я был своего рода редактором моды. Был вновь основанный, объединённый из нескольких журнал, который назывался "