Под крышкой гроба - [47]

— Если вы правы, то нос прищемят Альфреду.

— Тебя это порадует?

— Почему бы нет? Он однажды пытался меня убить. Шэрон поставила бокал и посмотрела на меня.

— Ты, должно быть, тоже стареешь. Зациклился на одной и той же мысли.

Стэнли Крамер широко улыбнулся и опять поскреб затылок.

— На твоем месте я бы переключился на эту хорошенькую девчушку и не ворошил прошлое.

— Может, вы и правы, — согласился я. — Пойдем-ка, хорошенькая девчушка.

В доме, пахло пылью и затхлостью, мыши устроили свои гнезда в мягкой обивке полусгнившей мебели. Лунный свет серебрил свисающие клочья паутины.

Шэрон захотела еще раз навестить свой старый дом. На этот раз она решилась войти внутрь. В чулане она нашла пару керосиновых ламп. При их слабом свете я заметил, как увлажнились ее глаза, когда она дотрагивалась до обветшавшей мебели.

Старый дом находился слишком далеко от города, чтобы стать добычей хулиганов мальчишек, прибежищем бродяг или местом любовных встреч. Раза два пролетела летучая мышь, а в стенах слышалось тихое шуршание.

— У нас всегда были мыши. — сказала Шэрон. — Я не хотела, чтобы они попадали в папины мышеловки и тайком подкармливала их на кухне.

Мы поднялись по лестнице наверх. Там было три комнаты. Шэрон подошла к последней двери и попробовала ее открыть, дверь не поддавалась. Я нажал плечом, дверь заскрипела и приоткрылась до середины, но дальше не пошла. Мы проскользнули в комнату по одному. Окно в комнате оказалось целым, поэтому и пыли здесь было меньше. Кровать была накрыта стеганым одеялом, в углу стояли кресло-качалка и письменный стол, а в шкафчике была пара туфель и платьица, из которых Шэрон давно выросла. Стены были украшены вырезанными из журналов и газет фотографиями артистов, школьными фотографиями и вымпелами, свидетельствовавшими о ее спортивных победах.

— Здесь ты жила, — сказал я.

— Мое святилище. Я любила эту комнату.

— Ты даже не заперла дом, оставила все как есть.

— Просто не могла. Взяла самое необходимое и ушла. Вот уж не думала, что когда-нибудь вернусь сюда. Слишком много воспоминаний, Дог. Надо было начинать жизнь заново.

— От воспоминаний никуда не денешься, малыш.

На ее лице опять мелькнуло то странное выражение, которое я уже не раз подмечал.

— Знаю.

Она посмотрела на меня в зеркало у туалетного столика, потом сняла с него какую-то небольшую фотографию, вынула из рамки и положила в карман.

— Дог… — Ее пальцы расстегивали пуговицы жакета. — Давай переночуем здесь? Вместе?

— Тебе, наверное, кажется, что я тебе снюсь, малыш.

— Сколько таких снов я видела в этой кровати!

— Хватит крутить мне голову. Один раз на берегу залива я выдержал. Было забавно и весело. В следующий раз все будет по-другому. Ты не маленькая девочка. Это особенно заметно, когда ты раздеваешься. Неудовлетворенное желание не для меня. Прикажешь мне своим прибором орехи колоть?

Сняв жакет, Шэрон бросила его в качалку и начала расстегивать блузку. Поставив лампу на стол, я обнял ее. Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— В тот раз я хотела тебя, но ты отказался. Теперь я хочу, чтобы ты отказался.

— Где же логика? — чуть не заорал я.

— Пожалуйста, Дог. В этот единственный раз. Больше такого не будет.

— Послушай, мечтать, конечно, хорошее дело, но…

— Иногда человек очень долго живет своими мечтами. Прошу тебя, Дог.

Она нежно отстранила меня и стала медленно раздеваться. У меня внутри все перевернулось. В бледном желтоватом свете лампы, она еще никогда не была так хороша, прекрасна какой-то необычной, отрешенной красотой. Раздевшись, она откинула край одеяла и забралась под него.

Я смотрел на нее, совсем запутавшись, потом быстро разделся, чувствуя себя весьма неловко, задул лампы и лег рядом с ней.

— Обними меня и просто держи, — попросила она.

«Кто бы меня удержал», — подумал я, но промолчал.

12

Нажав на ручку двери, я выхватил свой/<кольт» и взял на изготовку. Как типичный житель Нью-Йорка, Ли запирал свою квартиру на три замка, а сейчас дверь легко отворилась. Бросившись на пол, я перекатился и оказался в углу, готовый полить свинцом любого, кто попытается напасть на меня.

Подождав, я стремительно бросился в другой угол, опять выждал, но все было спокойно. В свете позднего утра, лившегося из окон, кружились пылинки, а снизу доносился уличный шум. Прошло секунд тридцать, я встал и прокрался к двери моей комнаты. Пусто, тихо.

Дверь спальни Ли, с противоположной стороны гостиницы, была тоже закрыта, а на полу перед ней валялись несколько писем и газета. Подскочив к двери, я с силой ударил ее ногой, ожидая, что произойдет. Ничего.

Войдя в спальню, я услышал какой-то еле слышный монотонный булькающий звук. Шторы были опущены, кровать не убрана. Звук усиливался по мере того, как я приближался к ванной комнате.

Я узнал звук. Засунув револьвер в кобуру, я рванул дверь с такой силой, что вырвал язычок из задвижки. Со связанными за спиной руками и ногами Ли лежал в ванной. Рот у него был заклеен широкой лентой медицинского пластыря, а сверху он был придавлен тяжеленным металлическим рабочим креслом. Из открытого крана тонкой струйкой текла вода, чтобы сделать его смерть медленной и мучительной. Жилы у него на шее вздулись от отчаянных усилий удержать лицо над водой, глаза выпучились от ужаса.