Под крышкой гроба - [15]

— Как ты заметил, я твой клиент.

— О’кей, Дог. Была б твоя воля, а похороны мы организуем.

— Только без цветов.

— Само собой. Как ты помнишь, основной капитал остался в семье… по крайней мере, контрольный пакет.

— Пятьдесят семь процентов, — напомнил я.

— Именно. Согласно завещанию, Альфред и Дэннисон не имеют права ничего продавать.

— Верно.

— Каждому принадлежит по пятнадцать процентов, остальное отошло Веде, Пэм и Люселле. Надо же им было чем-то приманивать женихов.

— Да, — кисло скривился я. — Знаю, они их и подцепили. Кроме Веды.

— Помнишь ее главный порок?

— Игра в кости.

— И не только. Она добралась до игорных домов Лас- Вегаса, спуталась там с одной темной компанией из Нью- Йорка и с шайкой проходимцев, перекочевавших из Гаваны. Ты не можешь представить, до чего она докатилась, Дог. Эта сумасбродка просадила все, что у нее было, и даже то, чего не было. Сейчас она живет на проценты с какого-то мизера оставшихся бумаг. Если бы не это, ей пришлось бы горбиться за кусок хлеба.

— Идиотка. Никто не дал бы ей и цента, пойди она на панель, — пробормотал я.

— Не скажи. Ты ее давно не видел. Есть подозрения, что она и сейчас этим подрабатывает. Недавно Морри Шапиро уплатил все ее долги, а до этого Гамильтон, театральный деятель, помнишь? Она потрясная бабенка. Мозгов нет, но фигура… обалдеешь. Говорят, очень способная. Прямо секс-машина. Как старинный автомобиль— стиль, исполнение, цвет, все при ней, но устаревшая модель.

— Ну а что с Пэм и Люселлой? — спросил я.

— Все то же. Мужа Пэм, Марвина Гейтса, замели, когда он проворачивал одну крупномасштабную махинацию, и Пэм забрала его под залог. Выбора не было, либо уплатить за него долги, либо носить передачи. Пэм уплатила. Теперь у нее свой персональный жополиз, который не смеет рта раскрыть, пока она не укажет когда, где и как. Ты догадываешься, о чем я говорю?

— Еще бы. Я помню сексуальные пристрастия Пэм. Ну а Люселла?

— Чересчур роскошествовала. В один прекрасный день проснулась, а денежки уплыли. Остались одни воспоминания о Риме, Париже да Ривьере. А ее муж… этот, как его?

— Саймон.

— Да, Саймон… Так вот она продала его лошадей, гоночные машины и много чего еще. Он развелся с ней в Мехико и женился на какой-то богатой старухе. А Люселла сидит и перебирает свои фотокарточки, снятые в Риме, Париже и на Ривьере.

— Печально.

— Верно. Но типично. Не помню, кто сказал: одно поколение начинает засучив рукава, а другое кончает спустя рукава.

— Мудрый черепок.

— Сложность в том, что Альфред и Дэннисон ничего не знают об этой ситуации. Они пытаются выкрутиться, полагая, что все акции по-прежнему у сестер, и настаивают, чтобы они доверили им управление всем имуществом. Продавать больше нечего. У Альфреда и Дэнни тридцать процентов разваливающейся корпорации, а Кросс Макмиллан точит зубы, чтобы слопать все. Он уже приобрел приличный пакет у наследников акционеров-основателей. Я думаю, он скупит все через посредников.

— А может, и нет.

— Да брось ты, Дог. Эти твои воображалы сестры просадили все. Надо быть совсем простаком, чтобы позариться на то, что осталось. Это — труха, и никто не станет из-за нее тягаться с Макмилланом.

— Как сказать.

Эл вперился в меня. Маленькие бусинки его глаз, казалось, хотели просверлить мой лоб и заглянуть внутрь. И наконец, ему это удалось.

— Акции у тебя?

— Почему бы и нет? Ведь это — труха.

Эл не отводил от меня своих пронзительных глаз.

— Макмиллан тебя убьет.

Я молча улыбался.

— Ему все подавай…. Корпорацию, виллу на Мондо Бич, заводы. Он хочет успеть сквитаться с твоим дедом.

— Плевал я на Макмиллана.

— На него не наплюешь. Я тебе говорю, это — стервятник. У него есть деньги и власть. Для Макмилла- на корпорация Бэрринов — прихоть, игрушка. Он свой человек в международных финансовых кругах. Может купить все, что пожелает.

Глубоко затянувшись, я затолкал окурок в пустую пивную банку.

— Почти все. Верно, ты и об этом кое-что знаешь?

— Достаточно хоть искоса глянуть на его жену, и прощайся с жизнью. Ты мертвец, — воскликнул Эл.

— Я и не собирался. Просто есть вещи, которые нельзя купить.

— Не дури, Дог. Эти двое без ума друг от друга с самого начала.

— Знаю.

— Есть, конечно, разница в летах, но не такая уж большая. Зато у них такая любовь!

— Я не об этом, — заметил я.

— А о чем?

— В данный момент неважно.

Несколько минут мы молча качались в креслах, глядя на Бродвей. К северу от Тридцать Четвертой улицы появилась серая туча и начала обволакивать Эмпайр Стейт Билдинг.

— Будет дождь, — сообщил я.

Впервые лицо старины Эла Девеккио выражало такую тревожную растерянность.

— Не надо мне было отвечать на твое письмо, — вымолвил Эл.

РАЗМЫШЛЕНИЯ ЭЛА ДЕВЕККИО.

Кто он сейчас? Сам черт не знает. Четыре года трубишь с человеком сквозь огонь и дым войны и уверен, что знаешь его, как облупленного. И вдруг пшик! Он исчезает, как огонь, на который плеснули водой, как будто его и не было.

— Дружище, ты вроде хотел полетать на «спитфаере»?

— А что?

— Тут такое дело, майор. Одна девчонка… дочка вашего сенатора, между прочим… ну, понимаешь, хочет повидаться со мной — пожатие через океан и все такое прочее, как они выражаются в кино… Разве откажешь?..