Под крыльями — ночь - [69]

Шрифт
Интервал

Шабунин взвесил это и мгновенно принял решение. Убегать обратно — треск валежника может выдать, и он спустил курок. Немец начал безмолвно оседать, прислонившись к дереву и держась рукой за грудь, а Шабунин убежал дальше.

Лес начал редеть… Вот и кустарник кончился, впереди открывалась большая поляна. По всем признакам — передний край обороны фашистов.

Было раннее утро. Маскируясь за кустиком, осмотрелся. Справа виден небольшой домик. Из него вышел немец, прислонился к дереву. Ближе слева стоял сруб-блиндаж. Из него вышли двое с автоматами и пошли влево в глубь леса.

Выждав немного, Шабунин приблизился к блиндажу, прислушался. Тихо. Осторожно вошел — никого. На столе какие-то банки, видимо, консервы, на полу, почти у самого входа, — ящик с гранатами. Взяв две гранаты с длинными деревянными ручками, вышел и снова нырнул в кустарник. Никого. Впереди, за поляной, виднеется длинный плетень. Решил пробраться к нему. Открытое место переполз. Это был не плетень, а густой частокол-изгородь толщиной больше метра. В частоколе обнаружил отверстие; деваться некуда — уже светло, и он нырнул вовнутрь.

В трех метрах от изгороди лежала куча сухого хвороста. Подлез под край кучи и стал прислушиваться. По ту сторону частокола послышалась немецкая речь. Немцы увидели лаз, через который недавно пробрался Шабунин, заделали его и пошли дальше, возбуждённо переговариваясь.

Немного успокоившись, Шабунин начал наблюдать, что же впереди, по ту сторону кучи хвороста. В нескольких метрах от кучи — обрыв. За ним — широкая низина, поросшая зеленой и, видимо, никем не топтанной травой, а вдали, метрах в ста пятидесяти, за низиной возвышается холм, поросший густым лесом. Через него к горизонту по центру проходит просека. Невдалеке в траве виднеется часть спиралеобразного проволочного заграждения. Вдоль обрыва ходят навстречу друг другу два часовых. Они то сходятся, то расходятся. Их не видно, но слышны их шаги и короткие реплики. Справа и слева над обрывом видны две пулеметные установки. Людей возле них не видно.

Всё осмотрено и изучено. Намечен план преодоления последнего, как ему казалось, препятствия. Нужно только дождаться ночи.

Глубокая ночь. Выждав, когда часовые, по его расчетам, находятся в наибольшем отдалении друг от друга, Шабунин тихо выбрался из своего убежища и спрыгнул с обрыва. Упал. Поднялся и — вперед, в траву. Трава оказалась в человеческий рост. Позади оставался предательский след в траве.

Проволочный вал выше человеческого роста. Нашел стык крестовин. Ступил на конец перекладины, соединяющей крестовины. Она не выдержала, обломилась. Послышался треск, но Шабунин уже по ту сторону заграждения. Упал на четвереньки и наткнулся на какой-то провод. Пощупал — идет в землю. «Мины», — мелькнуло в голове, но деваться некуда. Лучше рисковать наткнуться на мины, чем живым попасть в руки врага. Пополз дальше. Впереди снова небольшой обрыв, протекает ручеек. И только спрыгнул с обрыва, как заговорили оба пулемета, послышался гвалт. Трассирующие пули пролетали через него и впивались в противоположный берег ручейка.

Через ручеек лежало бревно. Выждав, пока замолкли пулеметы, Шабунин перескочил по бревну и побежал дальше, к просеке. А за ним уже следовала погоня. Бежал что было силы, не обращая ни на что внимания.

Вот уже и начало просеки. Трава кончилась, бежать стало легче. Но немцы настигали. Силы на исходе. От перенапряжения в глазах темнеет, ноги отказываются служить. Немцы действовали осторожно, но мобильно. Путь впереди они прочищали гранатами, освещали ракетами. Одна граната разорвалась буквально рядом, но за кустом. Осколком попало в голову, но голова, кажется, цела. Во время взрыва гранаты он бросился на землю и пополз. Немцы почти рядом. Деваться некуда.

Сбоку вдоль просеки тянулась чуть заметная канавка, небольшой кювет, видимо, для стока воды. Шабунин лег в канаву лицом кверху. Голова упиралась в дерево, как в подголовник, а рядом оказалась низенькая корявая береза, она немного прикрывала его со стороны просеки.

От сильного бега не мог отдышаться, сердце стучало, как молоток по пустой коробке. И только улегся, как тут и немцы. Они расположились на просеке и начали палить из автоматов в обе стороны от просеки. Им вторили расположенные на обрыве пулеметы. Во время паузы в стрельбе один немец подбежал вплотную к Шабунину, положил автомат на сук березки буквально над самой грудью и начал палить. Стоило поднять руку — можно схватить ствол автомата. Слышно было сопение немца. Его можно легко пристрелить, но что это даст? Сдержался.

Стреляли долго, с паузами. Меняли диски, а он всё лежал, терпеливо ждал, не меняя положения. Чувствовал боль в голове, долго терпеливо ждал.

Расстреляв все диски, фашисты ушли. Начался спад напряжения, клонило в сон. Нет, этого допустить невозможно. Снизу холма немцы начали прочесывать лес, стрелять из автоматов. Шабунин, выбрав удобный момент, поднялся и двинулся дальше. По ту сторону холма оказалось болотистое место, поросшее кустарником. Кажется, ушел. Кажется, безопасно. Теперь бы только уснуть. Но кругом мокро, все кусты в болоте. Наконец выбрав куст, где было относительно сухо, прилег и мгновенно отключился, погрузившись в глубокий сон.


Еще от автора Степан Иванович Швец
Рядовой авиации

Книга посвящена становлению нашей авиации, героизму и мужеству советских летчиков в борьбе против фашистских оккупантов. В центре повести один из ветеранов советской авиации — Евгений Иванович Борисенко, который с честью прошел суровую школу Великой Отечественной войны. Книга рассчитана на массового читателя.


Рекомендуем почитать
Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.


Островитянин (Сон о Юхане Боргене)

Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.


Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий

Перед вами дневники и воспоминания Нины Васильевны Соболевой — представительницы первого поколения советской интеллигенции. Под протокольно-анкетным названием "Год рождение тысяча девятьсот двадцать третий" скрывается огромный пласт жизни миллионов обычных советских людей. Полные радостных надежд довоенные школьные годы в Ленинграде, страшный блокадный год, небольшая передышка от голода и обстрелов в эвакуации и — арест как жены "врага народа". Одиночка в тюрьме НКВД, унижения, издевательства, лагеря — всё это автор и ее муж прошли параллельно, долго ничего не зная друг о друге и встретившись только через два десятка лет.