Под крыльями — ночь - [68]

И вот с этого боевого полета в ночь с 22 на 23 августа не вернулся экипаж летчика Шабунина. Владимир Шабунин был молод, но имел уже немалый опыт. Я любил этого русоволосого красавца с серьезным выражением лица и мужественной осанкой. Его постоянная внутренняя собранность, четкость докладов побуждали и меня в разговоре с ним быть более подтянутым, чем обычно. Известие, что он не вернулся, буквально сразило меня. Но я всё еще не терял надежды. Трудно было поверить в его гибель.

Но на войне как на войне. Мы уже недосчитывались многих прекрасных товарищей.

Однажды рано утром, едва я уснул после боевого полета, будит меня старшина эскадрильи Шкурко.

— Что случилось? — спрашиваю, зная, что он зря не разбудит.

— Не знаю, что и делать, — сокрушенно сказал старшина. — Приехала мать Шабунина из Архангельска. Навестить сына…

Меня словно током пронзило. Я вскочил с койки, не знаю, что делать, с чего начать. Шкурко ждет распоряжения.

— Поместите ее в комнате сына, я сейчас оденусь и приду.

Откровенно говоря, я боялся этой встречи. Боялся неизбежных слез убитой горем матери, чувствовал, что и сам не выдержу, расплачусь. Но деваться было некуда. Вошел, поздоровался, представился.

Представительная средних лет женщина, былую красоту которой не смогли стереть годы, протянула мне руку, назвала себя:

— Шабунина Зинаида Ефимовна.

К моему удивлению, она держалась стойко. «Неужто еще ничего не знает?» — подумал я.

Нужно было о чем-то говорить. «Как доехали? Наверно, устали в дороге», — обычные, стандартные вопросы при встрече незнакомых людей.

— Сейчас я вас провожу в столовую, — продолжал я. — Отдохнете… потом расскажу вам о Володе.

— Я всё знаю, товарищ командир.

Я осекся на полуслове.

— Не надо меня успокаивать, — продолжала Зинаида Ефимовна. — Я знаю, что мой сын не вернулся с боевого задания из-под Ленинграда. И если его полет принес хоть малейшее облегчение жителям города, я приму и эту жертву…

Накрепко запомнился мне этот маленький монолог Зинаиды Ефимовым. Внешне она казалась спокойной, но я чувствовал, что творится под этим напускным спокойствием. Непрошеные слезы вот-вот выдадут мое волнение, к горлу подступил ком.

— Одну минутку, — сказал я и вышел из комнаты.

Когда волнение немного улеглось, я снова вернулся в комнату, и разговор продолжался уже более спокойно.

Зинаида Ефимовна рассказала о своей семье. Жили они до войны с мужем в Ленинграде, Володя у них — единственный сын. Муж сейчас служит комиссаром укрепрайона на небольшом островке, а она эвакуировалась в Архангельск. Я со своей стороны рассказал всё, что знал о ее сыне как боевом летчике.

Устроили мы ее в комнате, где прежде жил со своими товарищами Володя. Три дня она терпеливо ждала. На четвертый решила уехать.

Не знаю почему, но мне захотелось удержать ее. Пускай побудет у нас еще немного. Трудно сказать, на что я рассчитывал, откладывая отъезд Зинаиды Ефимовны. Пообещал и билет достать, и отвезти к поезду, только бы она погостила еще дня два. Она согласилась. Она осталась ждать сына, а его всё нет. Где он? Что с ним?

…Шабунин вылетал на боевое задание в составе экипажа, сформированного еще в школе. Все были хорошо слетаны, друг друга понимали с полуслова. Боевой курс. За минуту до сбрасывания бомб в правом крыле разорвался снаряд, и оно загорелось. Неизбежен взрыв бензобаков. Ситуация крайне опасна, но вот-вот цель. Штурман М. Л. Носовский просит летчика продержаться на боевом курсе еще полминутки, и бомбы будут сброшены в цель. Летчик выдерживает боевой курс. Бомбы сброшены. Выбрасываться на парашютах здесь нет никакого смысла, и Шабунин разворачивает самолет в сторону Ораниенбаума — там наша земля. Уже самолет на прямой.

Еще немного — и линия фронта, линия, которая сейчас называется «Зеленым поясом славы».

Километров пять осталось. Крыло пылает ярким пламенем и тут… Взорвался бензобак, крыло отвалилось, самолет беспорядочно падает, и летчика то прижмет к колпаку, то бросит обратно. Летели на высоте четыре тысячи метров в кислородных масках, теперь маска только мешала, не давала возможности сориентироваться, сковывала движение.

Опять сильно прижало к колпаку и… Всё затихло. Кабина развалилась, и летчика выбросило в пространство.

Очнулся он от резкого рывка. Над головой — белый купол парашюта. Когда и как выдернул кольцо вытяжного тросика парашюта, не помнит.

Приземлился в лесу. Парашют повис на дереве, летчик болтался на стропах. Прислушался. Кругом — тишина и непроглядная темень. Начал отстегивать парашют. Спрыгнул на землю. Теперь надо поскорее уходить от места приземления, от предательски белеющего купола парашюта на дереве. Сориентировавшись по звездам, Шабунин взял направление на северо-запад.

Эти пять километров до линии фронта преодолевал пять суток. Есть нечего. Плитка шоколада давно съедена. Довольствовался подножным кормом. Пробирался больше ночами, днем пережидал. Старался избегать встреч с немцами.

Но вот однажды, на рассвете, выйдя на опушку леса, он неожиданно наткнулся на немца. Может быть, это был часовой. Где-то вверху каркнула ворона, и немец поднял голову. Стоило ему опустить голову — увидел бы перед собой русского и тогда…