Под крылом - [80]
Через два года он выплатил взятый у «МегаЦентралБанк» кредит на реставрацию здания и закупку новой аппаратуры. Через три — переманил к себе на работу добрую треть самых лучших врачей планеты, пообещав им кучу надбавок к зарплатам и бонусные премии. Полевкин боялся, потел, пил таблетки от панических атак и аллергии — и работал, не смотря на все вышеперечисленное. Двери собственного кабинета Степан Захарович всегда держал открытыми, и случаи, когда он запирался внутри можно было посчитать по пальцам одной руки. Сотрудники директора уважали и своими силами пытались избавить от дополнительных проблем.
Зафу стало жалко несчастного, вечно трясущегося директора.
— Хорошо. Я… Ладно, я попробую, — наконец согласился он, понимая, что подписался вывалить себе на голову целый ворох дополнительных проблем.
Соломин поднял вверх большой палец, и наконец обратил внимание на тихо стоящую у входа куклу в куртке, шапке и с намотанным на шею шарфом.
— Опа! А это чья машинка? — Гибрида заметил и Таррович, нехорошо сузив глаза. В больнице порой случались казусы, когда излишне параноидальный клиент посылал свою куклу следить за лечащим врачом, дабы узнать «всю правду о собственном здоровье». Почти каждый раз такое заканчивалось тем, что зам директора при помощи больничных роботов выталкивал «шпиона» в мусорный контейнер на заднем дворе клиники. А благодаря специальным блокираторам на дверях, «выпихнутый» гибрид не мог оказаться в здании, пока собственный владелец его не позовет. Обычно градус подозрительности больных это не сильно снижало, но повторно посылали своих кукол следить за врачами единицы.
— Все в порядке, это мой гибрид. Я с ним утром тренировался, — как можно быстрее произнес Заф, сделав шаг вбок и закрыв Тарровичу обзор. — Вы же меня срочно вызвали, вот я его и взял с собой. Не успел домой завести.
Сильнее даже нежелания попасть под прицелы камер хирургу не хотелось вытаскивать Итанима из контейнера. Он ведь не подслушивать пришел.
Журналистки Семнадцатого канала и ведущие передачи «NEW Мега» были молодыми, но уже скандально известными дамами. Вероника Айште, — белокурая, похожая на фарфоровую куклу бывшая космическая топ-модель, — в свои двадцать девять славилась пятью громкими свадьбами и не менее громкими разводами. Ее напарница — смуглая корфи Самаэль, ужасно гордилась собственным положением в обществе и на телевидении и любой сюжет сводила к восхвалению собственной персоны и запихиванию собеседника на самое дно в случае, если тот ей нравился. Не пришедшихся по душе Самаэль опускала еще ниже.
Наскоро переодетый и общими силами персонала клиники приведенный в относительно презентабельный вид Заф ощущал себя рядом с журналистками на редкость неуютно.
— Заф Чайка — это же вы? — любопытно уточнила Вероника, запрокинув голову и позволяя гримеру нарисовать себе брови.
Зал ожидания для VIP клиентов и родственников оперируемых на скорую руку переоборудовали под зал для интервью. Под потолком, похожие на урбанистических белок-летяг, гнездились ответственные за свет операторы, обмотанные проводами.
— Вроде бы с утра был я, — негромко попытался пошутить Заф, позволяя другой гримерше прицепить к отвороту медицинского халата крошечную булавку с микрофоном.
«Парадную» форму в больнице почти никто не держал, поэтому у хирурга был весьма скудный выбор. Либо красивая, новая, с иголочки, форма Соломина, в которую рослый и широкоплечий Заф попросту не влез. Либо хирургический халат — практичный и удобный, но выглядящий слишком «рабочим».
— Я сделаю вид, что они отвлекли меня от подготовки к операции, — предложил Чайка, застегивая липучки на рукавах под кучей взглядов.
— Но ты же был на тренировке? — усомнился Таррович, принявший приезд журналистов слишком близко к сердцу.
— Ну, я был на тренировке, а вы вызвали меня на работу. А потом приехали журналисты, — поправился хирург, застегивая на запястье пластиковый браслет с электронной начинкой. Это был своеобразный «паспорт» врача, позволяющий ему спокойно ходить по всей больнице и попадать на закрытые для простых посетителей уровни, вроде той же реанимации или отдела экстренной хирургии.
— А отчество у вас есть, или вы сообщаете его только тем, кто с вами спит? — немного растягивая гласные, спросила Самаэль, рассматривая собственные, идеально отполированные ногти.
Корфи была родом с одной из закрытых колоний людей на Вестере-11, и обожала ставить окружающих в неловкое положение. Из сбивчивых объяснений Светочки Заф понял не очень много, но одно уяснил прочно — ни в коем случае не вестись на провокации этой журналистки.
— Есть. Я Заф Ильич Чайка, — спокойно добавил хирург, и заметив четыре расстегнутые пуговицы на блузке у Самаэль, спросил. — Вам жарко?
Ведущая фыркнула, не считая себя обязанной отвечать.
Двое операторов повозились еще немного с камерой, настраивая фокусировку и выставляя баланс, и утвердительно покивав журналисткам, отошли к стене.
— Через три минуты начинаем интервью, — довольно поерзала на притащенном из угла кремовом пуфике Вероника. Закинув ногу на ногу, журналистка полуобернулась к хирургу и посоветовала, — ведите себя расковано. Не бойтесь, неудачные кадры мы вырежем.
Если призыв в волшебный мир внезапно оборвался на середине, уж точно не следует унывать. Нужно взять себя в руки и вынести из этого как можно больше пользы. Например, постараться сотворить самую настоящую магию. *** Когда молодая девушка поняла, что вскоре ее счастливая жизнь будет оборвана внезапным призывом в иной мир, она приложила все усилия, чтобы этого избежать. Но вместо заветного ключа от оков под названием Якорь она получила нечто большее.
Будьте терпеливы к своей жизни. Ищите смысл в ежедневной рутине. Не пытайтесь перечить своему предпочтению стабильности. И именно тогда вы погрузитесь в этот кратковременный мир. Место, где мертво то будущее, к которому мы стремились, но есть то, что стало закономерным исходом. У всех есть выбор: приблизить необратимый конец или ждать его прихода.
В архиве видного советского лисателя-фантаста Ильи Иосифовича Варшавского сохранилось несколько рассказов, неизвестных читателю. Один из них вы только что прочитали. В следующем году журнал опубликует рассказ И. Варшавского «Старший брат».