Под крыльцом - [6]
Стоит подуть лёгкому ветерку, и деревья в лесу начинают петь. Если прислушаться, можно разобрать слова их песни. В этот час на ветру раздавались голоса рябины, клёна и можжевельника. Они пели о старом чистокровном гончем псе, посаженном на цепь. Все эти годы они наблюдали за ним, слушали его тоскливый блюз. И если бы Рейнджер понимал язык деревьев, он узнал бы, что деревья поют о том, как он встретил друга.
Тридцатиметровый аллигатор. Очень много времени должно пройти, пока аллигатор дорастёт до такой длины. В этих заброшенных лесах годы текут один за другим, но никто не ведёт счёт времени. Никто, кроме деревьев. Если спросить их, то они, может быть, поведали бы, сколько веков миновало с тех пор, как из белого кожистого яйца вылупился на свет крохотный крокодильчик. Он был слабый и беспомощный, не больше мизинца, и легко мог достаться на обед ястребу, орлану или белой цапле. Или его мог проглотить взрослый аллигатор. Так и случилось с некоторыми его братиками и сестричками. Но этот крокодильчик от рождения был ловким и хитрым. Он быстро научился прятаться в разных подводных укрытиях — под камнями, в тёмных пещерах. Он прятался среди грязного ила в самых укромных уголках подальше от острых клювов и хищных зубов, подальше от цапель, журавлей, щук и взрослых аллигаторов.
Он прятался от своих сородичей, даже от собственных родителей. Пока он был малышом, он кормился разными мелкими насекомыми — жуками, комарами, стрекозами, садившимися на поверхность воды. Потом он начал охотиться на мальков и головастиков. Шли годы, крокодильчик становился всё больше, и всё крупнее становилась его добыча. Теперь он охотился не только в воде, но и на мягкой болотистой почве речной поймы. Когда он неподвижно лежал на берегу, его толстую коричнево-зелёную кожу было невозможно отличить от бурой грязи и тёмного ила. Вскоре он начал лакомиться кроликами и белками, норками и бобрами.
У него были железная выдержка и острое обоняние. Он легко мог учуять слабое или раненое животное. Тогда он терпеливо поджидал жертву, загонял её в ловушку и приканчивал. Животное погибало сразу: схватив жертву, он тут же перекусывал ей шею, тащил в мутную воду, на самое дно, и прятал в укромное место. Через пару дней, когда тело пропитывалось водой и илом, Царь-аллигатор поедал свои припасы. Потом он всплывал к поверхности, похожий на громадное бурое бревно, и дремал, переваривая свой обед. А проголодавшись, снова начинал охоту.
Его добычей мог стать любой беспечный обитатель здешних мест — длиннорогий олень, дикая свинья-пекари, рыжая лисица. Он поедал всё без разбора. Он умел искусно маскироваться, мог часами лежать без движения, поджидая жертву, ловко избегал опасных участков — болотной трясины и зыбучих песков. Ему часто доводилось видеть, как животных засасывало в страшную бездну. Лишь немногим удалось вырваться оттуда. Но ещё никому не удалось спастись от его мощных челюстей и острых, словно клинки, зубов. Никому.
«Разве аллигатор может прожить тысячу лет?» — спросите вы. А почему нет? Тысячу лет и даже больше. В этих тёмных, непроходимых, безлюдных лесах есть и другие древние существа. Такие же древние, как Царь-аллигатор.
А может, и ещё древнее. В лесу есть деревья, которые растут там с незапамятных времён. Они знают, откуда взялись все остальные растения и звери. Если дерево может прожить тысячу лет и даже больше, почему же не может аллигатор?
До тех пор пока Барракуда не выследил его, почти никто не знал, что среди зыбучих песков и топей, между Большой песчаной поймой и её младшей сестрой, в своём тайном логове скрывается Царь-аллигатор. Знали о нём только другие аллигаторы, да старые деревья, да птицы, пролетавшие над этими гиблыми местами.
И ещё одна древняя тварь. Та, что сидела в темнице. В большом глиняном горшке под корнями огромной умирающей мексиканской сосны.
Подплыв к берегу, Царь-аллигатор прикрыл свои золотисто-жёлтые глаза и прошептал:
— Ссссе-ссст-ра-а-а… Сссс-ко-ро на-сссс-та-нет твой часссс… — и бесшумно опустился на дно, скрывшись под мутной, грязно-бурой водой.
И снова Праматерь осталась одна в кромешной тьме. Царь-аллигатор жил на земле уже тысячу лет. Но она, пленница глиняной тюрьмы, была старше его. Намного, намного старше.
Представьте себе чистокровную гончую, которая создана для того, чтобы охотиться, выслеживать и загонять зверя. Гончую, которую сделали цепной собакой и которой только и остаётся что выть на луну. Но Рейнджер всё-таки был чистокровным гончим псом. Эта порода отличается острым нюхом. Гончая, уткнув нос в землю, легко отыщет ребёнка, который заблудился в лесу, или лошадь, убежавшую из стойла. Она может даже найти человека среди тлеющих развалин сгоревшего дома.
Острый нюх — главное достоинство гончих. Вдобавок к этому у некоторых гончих очень развит слух. Рейнджер был из их числа. Пёс, много лет просидевший на цепи, давно изучил все звуки, которые раздавались в этих краях. Он знал, как стрекочут цикады, как поют большие лягушки возле протоки, как поскрипывают старые сосны, чьи корни глубоко ушли в плотную красную глину. Знал, как енотиха подзывает своих деток, когда они, расшалившись, убегают слишком далеко от родной норы. Он различал едва слышный шелест крыльев большой неясыти, когда в наступающих сумерках она, словно тень, мелькала на темнеющем небосклоне.
