Под кожей - [20]

Нехватка легко воспламеняющихся вещей быстро истомила костер, и, получив на поживу свежую пару трусов, он стал грозиться угасанием. Иссерли отобрала несколько сухих сучьев и распихала их по стратегически важным точкам костра. Полезными оказались и складные карты Англии, Уэльса и Шотландии — смятые так, чтобы облегчить приток воздуха к бумаге, они воодушевленно вспыхнули.

На самом дне рюкзака обнаружилась розовая косметичка, содержавшая, впрочем, не косметику, а паспорт. Иссерли не сразу бросила его в огонь, прикидывая, не может ли он сослужить ей какую-нибудь службу: до сих пор она и не видела ни одного, по крайней мере, во плоти, если так можно выразиться. Она полистала, с любопытством просматривая их, страницы паспорта.

В паспорте присутствовала фотография стопщика, его имя, возраст, дата рождения и тому подобное. Для Иссерли они ничего не значили, однако сумели ее заинтриговать: фотография представляла ее вчерашнего пассажира более полнолицым и розовощеким, чем он был в жизни, но и до странного менее материальным. На лице его застыло выражение удрученного стоицизма. Удивительно, как это удается экземплярам вроде него, хорошо ухоженным, здоровым, привольно разъезжающим по свету, получившим от природы благой дар телесного совершенства, которое, разумеется, предоставляло им намного большую средней возможность выбора самок, оставаться, тем не менее, несчастными. И в противоположность им, другие самцы, покрытые не зарубцевавшимися шрамами заброшенности, издырявленные недугами, презираемые соплеменниками, временами источают довольство, проистекающее, надо полагать, из чего-то более загадочного, нежели обычная тупость.

Это неумение некоторых из обладающих великолепнейшим здоровьем, наиболее приспособленных к существованию водселей испытывать счастье, пока они живы, оставалась для Иссерли одной из величайших загадок, с какими она сталкивалась, выполняя свою работу, — тайной, необъяснимость коей возрастала вместе с опытом, который она накапливала год за годом. Обсуждать его с Ессвисом и уж тем более с другими мужчинами фермы было бессмысленно. При всей их благонамеренности, им, как давным-давно установила Иссерли, недоставало умственного развития.

Оторвавшись от паспорта, она обнаружила, что огонь уже еле теплится, и торопливо заозиралась вокруг в поисках чего-нибудь горючего. Первым, что подвернулось ей под руку, был пластиковый пакет, в котором стопщик держал картонки с названиями мест назначения. Иссерли опорожнила его прямо на снег, а затем стала одну за другой бросать картонки в костер: «ТУРСО», «ГЛАЗГО» «КАРЛАЙЛ» и еще с полдесятка других, вплоть до «ШОТЛАНДИЯ». Горели они бойко и сгорали вмиг. Костер быстро угасал, обращаясь в мешанину дымящего пепла и оплавленного пластика, вряд ли способную справиться с самой большой из еще уцелевших вещей — с самим рюкзаком.

Иссерли торопливо заскочила в сарайчик и вернулась, неся канистру с бензином. Она обильно полила поблескивавшим топливом рюкзак и не без опаски бросила его на мерцающую горку пепла. Пламя, восторженно ахнув, ожило.

Иссерли в последний раз заглянула в паспорт. Она уже решила, что, если и рискнет обзавестись каким-нибудь документом, то наилучшим для нее выбором будут водительские права. К тому же, она с запозданием обнаружила, что в паспорте указан и пол его владельца, и официально удостоверенный рост: 1 метр 90 сантиметров. Иссерли улыбнулась и бросила красную книжицу в огонь.

Из того, что лежало в коробочке для завтрака, пошел в огонь бумажник — деньги из него Иссерли, разумеется, вытащила. Некоторые из них законного хождения в Соединенном Королевстве не имели; она сожгла и их. Стерлинг добавился к тем, на которые Иссерли покупала бензин. Нынешние ее деньги создавали впечатление, что ничего другого она никогда и не покупала, — руки Иссерли провоняли бензином, а с них запах перешел на банкноты.

Прогулка к берегу, а затем душ представлялись ей все более привлекательными. После можно будет выехать на дорогу — если она захочет. В любом случае, автостопщиков при таком снеге будет раз, два и обчелся. И Амлису Вессу придется просто-напросто смириться с этим.

Иссерли шла по усыпанному галькой берегу Мари-Ферта, впитывая красоту огромного, еще не познанного мира.

Справа от нее, между обрывами Аблаха и укрывшейся за горизонтом Норвегией, вздымались и опадали триллионы литров воды. Слева уходили к ферме крутые, инкрустированные утесником холмы, а впереди лежала закраина полуострова, болотистые, облюбованные овцами пастбища которого резко обрывались у самого прибоя узкой полоской камней, оцепененных и отесанных доисторическими льдами и пламенем. Эта полоска и была любимейшим местом прогулок Иссерли.

Разнообразие форм, красок и текстур под ее ногами было, не сомневалась она, воистину бесконечным. Да и как же иначе? Каждая раковина, каждая галька, каждый камень получил свой нынешний облик в ходе эонов подводного и подледникового массажа. Не ведающее разбора вечное служение Природы ее несчетным крупицам имело для Иссерли огромное эмоциональное значение: оно задавало меру несправедливости той жизни, на какую было обречено человечество.