Под флагом серо-золотым - [45]

— Эти крысы окончательно обнаглели, — заметил Локлан, ловко протыкая волосатое тельце острием меча и показывая добычу предупредительно застывшему при входе Олаку. — Не боятся ни света, ни людей.

— Не знаю, как вы, — заметил Олак, — а я последнее время встречаю их разве что в каркере. Думал, они совсем перевелись.

Локлан брезгливо передернул плечами, вспомнив свое недавнее посещение упомянутого каркера и то зрелище, которое ему там открылось. По натуре он был, к сожалению, не так жесток, как отец, и ему не доставляло ни малейшего удовольствия видеть последние муки умирающих в бессильной злобе людей. Если уж на то пошло, он был готов встретиться с любым из них в чистом поле и исполнить роль палача в равном бою, на коне или пешим, с мечом или копьем на выбор жертвы. Но гноить своих противников в кишащих крысами казематах, без еды и воды, закованными в ржавые от крови цепи в маленьких клетушках, запирающиеся на старые, но прочные замки, было ниже его достоинства. Отец придерживался иного мнения. Он считал, что победитель должен поступать с побежденным не так, как, быть может, подсказывает ему совесть виггера, а как велит долг победителя, ратующего за безопасность свою и своего потомства. Зачем терпеть изменника в доме или предоставлять ему нелепую возможность защитить свою жизнь, если проще эту возможность у него отнять, замкнув на ноге короткую цепь и предоставив времени и крысам сделать всю грязную работу?

Разумеется, речь шла о подземных помещениях каркера, о которых знали далеко не все обитатели замка. Для остальных каркер был лишь временной темницей в одной из башен, откуда существовала возможность выйти, пусть и с подпорченной репутацией. Обычно там оказывались нерадивые эльгяр, так или иначе нарушившие присягу, или жители Малого Вайла’туна, пожаловаться на которых был досуг кому-нибудь из наиболее близких замку эделей. Бывали, правда, отдельные случаи, когда в каркер попадали сами эдели, но случаи эти были крайне редки и, как правило, заканчивались устной угрозой и крупным выкупом. Если только «потерпевшей стороной» не был Ракли. Тогда дело принимало совсем другой поворот, о чипах и регалиях забывали, а о выкупе ответчику приходилось только мечтать.

— Как бы то ни было, позаботься о том, чтобы это была последняя крыса, замеченная мною в кладовой, — сказал Локлан, стягивая мертвое тельце с острия меча мыском башмака и отворачиваясь. — Никогда не любил этих животных.

— Совершенно с вами согласен. — Олак равнодушно нагнулся и поднял крысу за хвост. — Полагаю, вам бы не хотелось напугать даму.

— Дама сама кого хочешь напугает, — усмехнулся Локлан, невольно касаясь тыльной стороной ладони правой щеки, куда пришелся подлый удар этой маленькой бестии во время его последней попытки поговорить с ней по душам. — Рыжая стерва!

Олак рассудительно промолчал.

Он не присутствовал при их встречах, но догадывался, что дела Локлана в этом отношении идут вовсе не так успешно, как тот пытался изобразить. Девица была на редкость хороша внешне, но под дикарской одеждой в ней клокотала не менее дикарская кровь. Нога ее, простреленная при штурме заставы, достойно отбитом вабонами, почти зажила, несмотря на полное нежелание подчиняться специально приглашенным в замок лекарям из Малого Вайла’туна, которым Локлан почему-то доверял охотнее, нежели тем, что верой и правдой служили у его отца. У пленницы оказалось отменное здоровье и хорошая кровь, что позволило ей еще в походе через Пограничье предпринять несколько неудачных попыток к бегству. При всем этом Локлан до сих пор обращался с ней как с раненой, вместо каркера поселил в своих собственных покоях, чем немало удивил остальных домочадцев и обозлил вынужденного смириться со столь неслыханным безрассудством Ракли, заходил к ней хоть и робко, но чаще, чем того требовала необходимость, и задерживался достаточно долго, чтобы дать повод к самым разным кривотолкам.

Вслух, разумеется, никто посмеиваться не смел, однако Олак по роду своих занятий располагал сведениями о том, что Локлан медленно, но верно теряет былое расположение обитателей Меген’тора. И что самое обидное — расположение его основных сторонников и защитников — мергов. Виггеры вообще относились к женщинам — если, конечно, это не касалось их матерей и сестер — с чувством собственного превосходства, а уж о женщинах злейших врагов, коими являлись шеважа, и говорить не приходилось. Насколько Олак знал, истинной причиной, побудившей в свое время Ракли издать закон, строго-настрого запрещавший брать пленных, было вовсе не опасение таким образом привести опасность в собственный дом, а неудачный опыт подобного пленения. Тогда уже через день все дикарки были использованы мужчинами по прямому назначению и вслед за тем перерезаны, как свиньи. Ракли такой исход едва ли смутил бы, если бы не два крайне неприятных обстоятельства, сопутствовавших казни. Во-первых, ставшие свидетелями убийства своих сестер и жен воины шеважа пришли в ярость и чуть было не учинили в замке, куда их всех легкомысленно привели из Пограничья, нешуточный погром, при усмирении которого погибло еще несколько ни в чем не повинных виггеров. Во-вторых, первая часть надругательств вывела из себя женское население Вайла’туна, поскольку, как водится, кто-то из насильников проговорился, и его никчемная похвальба на много дней лишила обитателей замка и половины Вайла’туна покоя.