Под флагом России - [68]

Что замечательно в камчатских медведях — это их цвет: он бывает чрезвычайно разнообразен и от совершенно черного доходит через все оттенки до светло-палевого, почти даже белого. Камчатские медведи менее кровожадны и превосходят своими размерами наших бурых мишек.

Во время стоянки в Петропавловске нам в самом городе пришлось охотиться на огромного медведя, который переплыл Тарьинскую бухту в несколько миль шириной и высадился вблизи часового, стоявшего на карауле у порохового погреба.

Весь Петропавловск сейчас же мобилизовался; мы также захватили свои ружья, и «мишка» был убит. Громадную шкуру отважного мореплавателя, как победный трофей и воспоминание о городской охоте, купил и увез во Владивосток один из наших офицеров...

На «заимке» мы пробыли два дня, и время у нас прошло незаметно. К сожалению, все удовольствие пикника отравили несносные комары, которые не давали ни минуты покоя. Их приходилось выкуривать из комнаты, и даже повешенная на лицо кисея нисколько не защищала от их укусов.

Ключи «на заимке» оказались, действительно, горячими, и мы в день приезда, легкомысленно забравшись туда, едва не сварились. Более 5 минут нельзя было высидеть, а вылезши, мы чувствовали себя настолько расслабленными, что не могли даже двигаться. Но ревматизму они помогают, и наш офицер, проживши на «заимке» две недели, почувствовал большое облегчение...

Вернувшись в Петропавловск, мы через несколько дней попали на камчатское развлечение — вечеринку или, по местному выражению, вецорку, на которой присутствовало почти все молодое население города. Камчадалки, при этом, оказались с таким гордым сознанием собственного достоинства, что их приходилось приглашать каждую в отдельности; не будь это сделано, ни одна петропавловская дама из хлева, кухни и огорода не почтила бы своим присутствием этот оригинальный бал. Он был очень интересен. Музыкальной частью его заведовал гармонист, угощением служило пиво, водка, какое-то особое вино под названием «красностоп» и орехи, причем местные дамы оказали всему честь. Из танцев, кроме обычной польки и кадрили, был свой камчатский — так называемая «восьмерка» — род лянсье[87], со всякими притоптываниями, пристукиваниями и различными церемониями, вроде целования всего поезда, т.е. танцующих пар.

Вечорка прошла очень оживленно и вполне прилично, — никто из гостей не напился пьян; дамы, отдававшие смесью запаха навоза и спелой картошки, вели себя по-камчатски до невозможности чопорно и неприступно: они хотя и сидели у своих кавалеров на коленях, но все дальнейшие их легкомысленные движения строго останавливали суровой фразой: «однаце, я не понимаю, цего вы хоцыте», — причем кокетливо опускали свои глазки вниз...

Этот вечер оставил у нас всех очень оригинальное впечатление, и мы долго вспоминали своеобразный камчатский бал...

Чукотский полуостров

Простояв в Петропавловске с неделю, мы пополнили запасы угля и воды и отправились на самый дальний север, в Берингов пролив. Плавание наше на этот раз было вполне спокойное, и мы на пятые сутки подошли к Чукотским берегам...

После яркого солнышка, кокетливо играющего на белоснежных вершинах камчатских вулканов, — пронизывающая стужа и снег на горах встретили нас на Чукотском полуострове. А между тем было 20 июня — самый разгар летней жары, когда солнце должно бы печь и вся природа дышать зноем и красой! Тут же глыбы плавающего льда, голая галька на берегу, местами лишь прерываемая пятнами тощей, грязновато-зеленой травки, — ни кустика, не только что дерева, — все мертво, безжизненно и уныло, — вот таковы были наши первые впечатления, когда мы стали на якорь в бухте Провидения на Чукотском полуострове... Далекий, неизвестный России, ее Север встретил нас очень неприветливо: холодный ветер нес в лицо мелкую водяную пыль и пронизывал до костей, — резкие крики гусей и чаек, да треск ломающегося льда были лишь жуткие звуки, оживлявшие эту скучную мертвую природу... На берег не хотелось ехать и на корабле чувствовалось как-то веселее и уютнее. Вскоре к нам явились чукчи, и все бросились смотреть этих диких, никому не известных в России, жалких обитателей крайнего нашего севера. Они приехали к нам в какой-то кожаной лодке, которая вся просвечивала в воде. Мы сейчас же зазвали их на корабль, и вся команда бросила свои работы, чтобы посмотреть на никогда не виданных дикарей. Чукчи были одеты в меховые рубашки, так называемые кухлянки, и в меховые штаны; — на ногах у них были одеты высокие сапоги из оленьей кожи. Кухлянка, стянутая ременным поясом, для красы была оторочена собачьим мехом; на поясе прикреплялся маленький ножик и рукавицы, а на шею был повешен кисет, в котором кроме табаку хранились кремень, огниво и трут. Костюм женщин был схож с мужским: сшитый также из оленьей шкуры, он представлял из себя балахон, внизу переходящий непосредственно в шаровары. Шаровары были ниже колен собраны в складку и заправлены в «торбаса» (сапоги), украшенные небольшими вышивками... Мужчин вначале мы не могли отличить от женщин, и лишь длинные волосы на голове позволили нам догадаться, что это были чукотские женщины. Мужчины-чукчи коротко стригут волосы на голове, и она издали кажется прямо чуть не бритой, между тем женщины оставляют длинные волосы на всей голове, заплетая их в косы. Короткие косы эти прикрепляются соединенными концами к макушке, образуя сзади две небольшие петли; посредине головы расчесывается правильный пробор. В волосы женщин были вплетены небольшие пряди мелкого бисера, красного и молочного цветов. Среди женщин были несколько татуированных: синеватые вертикальные полоски покрывали им щеки и подбородок, а две длинные полоски тянулись вдоль переносья и далее вверх по лбу. Как мы узнали потом, татуировка производится над девушкой немедленно после ее сговора посредством длинного оленьего волоса, продеваемого под кожу, причем волос этот так под кожей и остается. Операция эта очень мучительная...