Под флагом России - [67]
Так, однажды с доктором одной приехавшей золото-промышленной экспедиции мы были свидетелями такой смены караула. У порохового погреба, в котором едва ли и хранилось полфунта пороха, стоит часовой-казак без всякого оружия. Время обеденное, и к казаку идет его жена.
— Григорий, иди обедать, — кричит она.
Казак мнется: ему хочется есть, но нельзя бросить свой пост, а смениться не с кем. Вдруг лицо его озаряется улыбкой, он замечает идущего по берегу другого казака.
— Степаныц, Сте-па-ны-ыц, — кричит радостно он.
— Цево тебе, — отвечает тот (камчадалы неправильно произносят свистящие и шипящие звуки).
— Иди, поштой за меня, я обедать хоцу.
— У меня обед оштынет, — откликается тот и проходит.
— И у меня обед оштынет! — решительно замечает часовой и уходит с поста, очевидно примирившись с невозможностью совместить и обед, и военную дисциплину!
На другом посту, где помещается полицейское правление и квартира помощника начальника округи, мы наткнулись через несколько дней на подобную же комическую сценку, живо рисующую, как русские воины на далекой Камчатке своеобразно соединяют и обывательское добродушие, и военную исполнительность. В участке сидел посаженный за буйство приехавший рабочий с золотых приисков. К его окошку, выходящему на улицу, подходит пьяный товарищ; в кармане у него бутылка водки и он склоняет узника распить с ним живительную влагу на свободе. Эту сцену невозмутимо наблюдает часовой. Кончается дело тем, что узник ломает старую, проржавленную решетку, вылезает на улицу и, напившись пьяным, тут же засыпает вместе со своим товарищем под бдительным присмотром часового-казака.
Выходит помощник начальника округи.
— Это что? — спрашивает он, замечая сломанную решетку. — Где арестант? Он бежал?
— Не-е, вот он! — спокойно показывает казак на трогательную пьяную группу, мирно храпящую под окном.
— Тьфу! — и, махнув рукой, помощник уходит к себе домой.
Камчатские казаки[85] не несут собственно никакой службы, у них нет ни офицеров, ни формы, ни строя; они составляют милицию и лишь в военное время превращаются в солдат. В обыкновенное же время это великолепные стрелки, с одного выстрела убивающие зверя, искусные рыболовы, но плохие землепашцы и в общем самые мирные мужички. На вид они невзрачны, неуклюжи, ленивы, но добродушны и гостеприимны. Если вы зайдете в гости к камчадалу, то он вас сейчас же станет угощать и непременно предложит рыбий балык.
— Однаце, балыцка надоть попробовать! — и с этими словами гостеприимный хозяин заставит вас, во что бы то ни стало, отведать этот приевшийся на Камчатке рыбный деликатес.
Кроме рыбы, на Камчатке находится много различных природных богатств; так, имеются залежи железа, меди, россыпи золота; есть драгоценные камни, в некоторых местах Охотского побережья находится жемчуг. Повсюду масса леса, богатого пушным зверем — чудными соболями, черно-бурыми лисицами и др. Великолепные бобры, которыми славится Камчатка, водятся на ее южной оконечности.
Вообще, если бы Камчатка нс была бы так далека, а главное, целыми месяцами отрезана от всего мира, она бы привлекла к себе тысячи предприимчивых жителей.
Камчатка сильно заинтересовала нас, и нам захотелось посмотреть хоть близкие от нас ее уголки. Случай скоро представился. Выбрав праздничный день, мы целой компанией отправились через Тарьинскую бухту в так называемую на Камчатке «заимку», где были горячие сернистые ключи, по словам жителей, очень целебные и сильно помогающие от ревматических болей. Один наш офицер страдал ревматизмом и на «заимке» решил полечиться. День был жаркий, и мы верхом на лошадях весело катили через густой лиственный лес с громадными толстыми деревьями.
Пейзаж был очарователен: прелестные полянки, все покрытые густой травой и усыпанные целым ковром разнообразных цветов, красиво чередовались с чащами векового леса. На пути лежала глубокая реченька. Мы слезли с лошадей, пустили их вплавь, а сами на каких-то душегубках с риском потонуть перебрались на другую сторону; ехать на них было жутко и интересно: одно наше неосторожное движение, и мы могли бы очутиться в быстром потоке, приняв холодный и неприятный душ; но, к счастью, все обошлось благополучно...
Речка разветвлялась и одна ветвь ее шла в расположенную недалеко деревню, где, как нам сказали, жила колония прокаженных, которых довольно значительное количество на Камчатке. Нашему доктору[86] сейчас же захотелось посмотреть их, и мы его насилу уговорили не расстраивать компании, а съездить в деревню в другой раз.
Перебравшись на другой берег, мы снова сели на лошадей и к вечеру, наконец, добрались до «заимки». Она оказалась очень маленькой, состоящей всего из десятка невзрачных домишек. Петропавловские обыватели живут здесь во время хода рыбы и охоты на медведей, которых на Камчатке очень много.
Каждый охотник убивает их в год штуки по 3—4 — и это им служит лучшим подспорьем в их убогом хозяйстве. Все медвежьи шкуры продаются в Японию и за каждую шкуру японцы платят от десяти до пятнадцати рублей.
