«Под этим небом черной неизбежности…» - [2]
Шрифт
Интервал
И дремотное утро.
1950
«Блоковское, цыганское…»
Блоковское, цыганское,
Больное и чуть живое.
Раскольничье, окаянское
С окровавленной головою.
Трижды прокляты, бездомны
Нищи, — в дождь, в метель,
Поле, поезд, небо огромное.
Беженская постель.
1951
«Стоит старик на перекрестке…»
Стоит старик на перекрестке.
Он — буря, снег. Он здесь чужой.
Проходят дети и подростки
И полицейский постовой.
Он к ним никак не обращает
Рассеянный и смутный взгляд.
Из них никто не замечает
Его бессмысленный наряд.
Он между прочим слабо сделан
Из снега, ветра и воды.
Слегка сквозит костями тело
Из-под зеленой бороды.
И он враждебно-равнодушен
Ко всем прохожим и делам,
Бессмертные считая души
За скверный и ненужный хлам.
Он — буря, снег. Он — зимний вечер.
И синим светом залито,
Плывет как в океане глетчер
С большим воротником пальто.
1951
Болезнь («Звенящий ключ. Игра воображенья…»)
Звенящий ключ. Игра воображенья.
Халат гриппозный, горькая слюна,
И мысли неумелое скольжение
(По клеточкам схоронена).
Записан бред — ритмическая скука.
Кошачий мир компотной кислоты.
Ныряет медленно луны фелука
В коричневые лоскуты.
А на окне сады араукарий —
Зимы ненужный ранний рецидив.
Камена, мы сегодня не в ударе,
Грозит нам — длительный разрыв!
Идеи все, что вспомнились сегодня,
Метафоры — живые мертвецы.
Выводят из какой-то преисподней
Пегаса черти под уздцы.
1952
«Да, мы будем смотреть на стеклянные грозди созвездий…»
Юрию Терапиано
Да, мы будем смотреть на стеклянные грозди созвездий
В Петербурге холодном, где зимой сгущается мрак,
Где присутствуют Музы на том театральном разъезде,
Где унылого автора видит лишь пара гуляк.
Да, мы будем бродить, рассуждая о прихотях жизни,
С Блоком слушать в ночном ресторане цыганскую грусть,
Ах, зачем нам дано на последней, трагической тризне
Драгоценные строфы, сквозь бред, повторять наизусть!
Наклоняются ниже стеклянные грозди созвездий.
Полуночной Авроры улыбка сквозит в облаках.
Будем с автором, в черном, пустом театральном подъезде,
Говорить о стихах, о России — и прочих ненужных вещах.
1952
«Не бывает “невзначай”…»
Не бывает «невзначай»…
Добрый сумрак, крепкий чай
Да обкуренная трубка.
На замызганном дворе
В безнадежном сентябре
Осень веет пестрой юбкой.
Было не было… Опять
Заниматься и писать…
Слушай маятник упрямый,
Старость черствую встречай!
Трубка, книга, крепкий чай —
Скучный акт житейской драмы.
1952
«Когда, ложась в постель, я задыхаюсь…»
Когда, ложась в постель, я задыхаюсь
И своего увижу двойника…
— Погода, нынче, сударь мой, плохая!
Не оттого ль и вся моя тоска?
А завтра что? Политика и плутни,
Сады в дожде и неба коленкор.
Устроиться у печки поуютней
И нехотя писать какой-то вздор…
1952
«Плотно закрыто окно…»
Плотно закрыто окно.
Дождь или снег — все равно.
Я никуда не иду
И никого я не жду.
Весело, скучно иль грусть —
Как-нибудь сам разберусь.
Рад или вовсе не рад…
В окна глядит листопад,
Длинный, змеиный закат.
Падают листья, летят…
1952
Парафраза («Без шапки, пьяный и хромой…»)
Без шапки, пьяный и хромой,
Минуя черную ограду,
Из кабака идет домой
Уничиженный Мармеладов.
Уже пропит последний грош
Из эмигрантского бюджета.
И все равно не разберешь,
Коль смерть поставлена дублетом.
Ревут машины на углу,
Лечь под колеса приглашают, —
В пронизывающую мглу
Лучи бросая, исчезают.
И у канала — как тогда —
Мантилька, шарф, беретик старый…
И тянет погребом вода,
И снег шипит на тротуарах.
Хрипит в эфире «Хуторок»
В мотиве модного чарльстона.
И медленно проходит Рок
По улице неосвещенной.
1952
«Кричу я, ускоряя шаг…»
Кричу я, ускоряя шаг:
— Постойте, Сонечка, не надо!
И только отвечает мрак
Шуршаньем городского сада.
Как страшно. Никого со мной.
Скользит, бесцельно вдаль шагая.
Но мрачно, под окном пивной,
Стоит и курит Свидригайлов.
Там ветки снежные летят
Под ветром европейской ночи,
И звезды горькие глядят
Сквозь туч разгневанные клочья.
1952
«Здесь, в Германии, я у муз…»
Здесь, в Германии, я у муз
Ничего не делать учусь.
Вместе с кошкой я днем дремлю
Или мух осенних ловлю.
Но никто не знает, что я
Только тень слепая моя.
Что не я, а кто-то другой
Утром с почты несет домой
Синеватый письма квадрат
(Огорчен или очень рад)…
Письма пишет какой-то друг.
Он придуман, как всё вокруг.
1952
Весна
1
Отчего эти влажные веси,
Опрокинутый полумесяц,
Забор, береза в стороне —
Напомнили Россию мне?
2
Ноги босые в пыли,
Дорога слепа и зла —
Камни, осколки стекла.
А вверху — журавли, журавли.
3
Маленькое солнце одуванчика в траве,
Белые овечки в нежной синеве.
Что мне это солнце и чистота,
Ведь за декорацией — тлен, пустота.
1952
Т. С. Ф. («Когда бегут часы…)
В. Сумбатову.
Когда бегут часы…
Высокой вечностью в лицо мне ветер дышит
И очень сложная машина жизни
Отщелкивает каждую секунду,
Ее отбрасывая прочь в небытие.
Что было только что уже не повторится…
Когда бегут часы… И вот я знаю:
Бездушный спикер мне об этом скажет:
Что «Achtzehn Uhr»… А дальше передача
Чайковского, иль Шумана, иль просто
Какой-нибудь там танцевальный «шлагер».
А, может быть и пенье о любви печальной,
О Беатриче, гибнущей; как птица
Под яростным пустынным ураганом.
О Моне-Лизе или о Джульетте…
О чем еще? Иль — о моем молчаньи?
1953
«Такая тишь заката…»
Сергею Маковскому
Такая тишь заката… Так бывает.
Резные двери. Готика и лед.