Под чужими звездами - [15]

— Здравствуйте! Чем могу быть полезен?

Я вскочил. Предо мной стоял еще не старый, но уже с седеющей бородкой клинышком человек в пенсне, в обыкновенном коричневатого цвета пиджаке, с красно-золотым орденом.

— Простите, вы главный консул Советского Союза?

Он добродушно улыбнулся и протянул мне руку.

— Главных нет. Просто консул. Садитесь, пожалуйста. Значит, вы русский?

Я смешался.

— Итак, слушаю вас. Какими судьбами вы оказались в Ливерпуле?

— Видите ли, я русский. Ребенком увезли на чужбину… Во время войны… — Я запнулся. Все заранее приготовленные слова вылетали из головы.

— Успокойтесь. Где вы теперь обитаете?

— Я?.. Я матрос на американском судне «Бони Брук»… А скажите, что это за орден у вас?

Консул, улыбаясь, коснулся тонкими пальцами своего ордена.

— Это орден «Отечественной войны» I степени.

Постепенно смущение мое исчезло. Я спокойно начал рассказывать о себе.

Впервые я говорил о своей жизни, не тая ничего. Картины прошлого вставали предо мной с поразительной ясностью. Я вспомнил и родные Моховицы, и казнь матери, и страшные дни в немецком лагере. Не умолчал и о Настеньке. И хотя тяжело было рассказывать о предательстве Василия, упомянул и о нем. Вспомнились и годы в приюте и скитания по нью-йоркским причалам.

Консул умел слушать. Он сидел, чуть подавшись ко мне. Когда я закончил свое горькое повествование, он не поторопился с ответом. Велел подать чай. Пожилая женщина принесла кипящий чайник, фарфоровые чашки, печенье. Прихлебывая маленькими глотками чай, задумчиво и вместе с тем дружелюбно глядя на меня, консул заговорил:

— Понимаю вас, Павел. Таких случаев после войны великое множество. Много детишек попало в чужие руки, в чужие страны. Советское правительство делает все возможное для возвращения детей домой, к родителям, на родную землю, и многие возвращены, но все же…

Консул снял запотевшее пенсне, протер стекла платком и опять замолчал.

Я, волнуясь, ожидал, что он скажет. Может быть, сейчас решится моя судьба? Поднимется и скажет, что могу ехать на Родину, что не надо никаких формальностей. Выдаст билет в Советский Союз и…

Но он продолжал молчать, уставившись на медвежат, и эти минуты мне показались нестерпимо долгими. Наконец, подняв на меня глаза, проговорил:

— Слушайте внимательно. Нужно подать заявление на имя советского посла в Лондоне. Мы же не имеем права решать такие вопросы Это функции посольства. Вы напишите заявление и все, что рассказывали мне про себя. Потом запаситесь терпением. Ваши данные проверят, сделают запрос в Москву. Это необходимо. И я уверен, что в будущем сможем проводить вас на Родину. Но терпение, терпение…

— Сколько же ждать ответа? — упавшим голосом спросил я. Все во мне замерло… А я-то надеялся, так надеялся, и вот надо еще ждать…

— Не скажу. Но, кажется, полгода, год, не больше…

— Целый год!

— Да. Надо уметь ждать.

— Уметь ждать, — машинально пробормотал я, опустив голову. — Ну что ж. Пусть будет так. Как скажете, так и сделаю.

— Заполните анкеты. Вы долго будете в Ливерпуле?

— Разгрузка кончается. Опять поплывем в Сидней, а оттуда — в Нью-Йорк.

— Где бы вы ни были, не теряйте связи с нами. У вас есть постоянный адрес?

— Нет. Впрочем, ведь можно писать на Нью-Йорк на Центральный почтамт, до востребования?

— Пожалуй, да. И не отчаивайтесь. Будьте мужественны.

Консул поднялся, дружески обнял меня за плечи и сказал:

— Это хорошо, даже очень хорошо, что зашли к нам. Ваше заявление не останется без ответа. А пока, где бы вы ни были, как бы тяжело вам ни пришлось, помните, что вы советский человек, что ваша родина — Россия, и будьте достойны ее.

9

— Где пропадал? Сияешь, как медная кастрюля. — Оскар брился перед зеркалом. — Да не раздевайся. Сейчас пойдем в одно место.

— Куда это?

— А ты у нас на корме ничего не заметил? Плохое зрение, значит. У причала стоит русский пароход.

— Ну и что? — как можно равнодушнее спросил я.

— Чего покраснел? Пойдем, посмотрим. Ребята болтают, что это какое-то особенное судно. Только старому боцману ни слова. Донесет сразу капитану — и прощайся с работой. Понял?

— Чего тут понимать? — еще весь во власти приподнятого настроения я не мог удержаться от улыбки. Как отлично все получилось. Пускай пройдет много месяцев, но все же дождусь своего. После разговора с консулом я тут же заполнил анкеты, написал заявление и от одного этого чувствовал себя сильнее.

Тщательно побрившись, Оскар оделся, и мы отправились на советское судно. Еще издали заметили группу людей у трапа «Смольного». Ничего особенного, казалось, не было в этом пароходе — он был даже меньше нашего, отличался лишь чистотой да алым полотнищем на мачте. Мы поднялись на борт. Кроме нас, на судне уже были моряки с голландского парохода и французского танкера, стоявших у причала по соседству.

— Алло! Приятель! Ты матрос? — остановил Оскар одного парня в замазанной краской робе. В руках тот держал ведерко с олифой.

— Да, матрос. Второго класса. — Парень плохо произносил английские слова.

— Мы тоже матросы. С американского шипа. Будь добр, покажи свой кубрик. Матросский кубрик. Понимаешь?

— Понимаю. Но кубрика у нас нет. Живем в каютах, сэр.