Под чертой - [26]

Коллеги, я начал – продолжение за вами!

2011

13. Нюхнуть телеэфира// О том, каким внутренним законом подчиняется телевидение

(Опубликовано в «Огоньке» http://kommersant.ru/doc/1772501)

Сказав в феврале в радиоэфире все, что думаю о Валентине Матвиенко, я не ожидал, что меня к сентябрю вычистят со всех государственных и радио-, и телеканалов. Зато я теперь могу говорить про телевидение все, что хочу!

Сразу, чтобы не возникало вопросов: не ждите от меня разоблачений, политических инвектив и прочих боданий теленка с дубом, тем более что в моей ситуации последнее слово присутствует в женском роде. Ибо, как говаривал Сева Новгородцев, с чем борешься, на то и повязан будешь.

Важно другое.

Я, попав на телеэкран еще в прошлом веке, проведя с полтысячи эфиров (а там были такие экзотические вещи, как вечернее шоу «Экстра!» на «Дарьял ТВ». Вел я его с потрясающей красоты мулаткой Агатой, подбивая ее начинать приветствие с фразы «Вот стою я перед вами, простая русская баба…») – так вот, после всей этой бурной жизни, я искренне считаю телевизор уходящей натурой, неперспективной системой.

В то время как тыщи людей, от горящих взорами юношей до закаленных судьбой бойцов с седою головой, рвутся в телеящик, как будто внутри свила гнездо птица счастья завтрашнего дня.

И эти два представления о телевидении – изнутри и снаружи – настолько различны, и внешние представления настолько оторваны от реальности и фантастичны, что я, как честный человек, должен изложить свод телевизионных правил, играющих роль предупреждений.

Правило первое: коллективного труда

Все хотят быть лицами телеэкрана, – но даже программа, где ведущий с гостем один на один, является коллективным продуктом, на который у ведущего нет контрольного пакета. И у Познера нет, и у Опры Уинфри, и Ларри Кинга. Их несомненные труд и талант в реальности не обеспечивают и половины успеха, – и, думаю, Кинг и Познер не будут возражать. У Ларри Кинга, например – просто зритель этого не видел – стоял в студии огромный прозрачный экран, на который выводилась информация, которую по ходу эфира добывала и обрабатывала целая бригада. А уж Ларри обращал это в одну непринужденную реплику, – и все ахали «Ай, молодца!».

И у меня во время съемок «Временно доступен» сидела в ухе (скрытый динамик, подающий команды ведущему, так и называется – «ухо») продюсер Наташа, которая шептала вкрадчиво, но тоном таким, что попробуй не подчинись: «Отпускай ее… она раскрылась уже, готова, но не спугни… давай попробуй про детство мягонько спросить, про куклы… а потом жесткача про первую обманутую любовь», – когда, например, приходила такая непростая, закрытая гостья, как Валерия Гай-Германика. И я покорялся: в конце концов, это Наташа два часа съемок превращала в образцово смонтированные сорок минут. А когда я однажды вспылил, и после съемок режиссера N. закричал, что программа была полным дерьмом, сплошным киселем, Наташа ответила тоном мамы, успокаивающей капризулю: «Какой же ты глуууупый… Это тебе кажется, что он ничего не ответил, но мы же глаза его сверхкрупно давали, и знаешь, как они зыркали?» За Наташиной спиной стояли, как тридцать три богатыря, восемь операторов, звукорежиссер, режиссер, монтажеры, администратор и далее по списку. Это писатель может родить книгу без помощи акушерки, а телевидение – всегда коллектив. Которым вдобавок из неведомой высоты повелевает незримая рука, определяющая темы, утверждающая (и часто запрещающая) гостей. Думать, что ты и есть герой, повелевающий жизнями, лишь на том основании, что тебя показывают на экране, – глупость несусветная.

Правило второе: телевизионной зависимости

Не сомневаюсь, что когда геном человека расшифруют полностью, то выделят ген, определяющий зависимость от телеэкрана – существуют же генетические комбинации, ответственные за склонность к алкоголю или раку груди. Кремни-мужчины, которые поднимутся из окопа в атаку, чьи принципы не сломать ни сумой, ни тюрьмой, – я видел, как ломаются, лебезят, унижаются, лишь бы остаться на телеэкране. Даже если с этого экрана нести придется такое, что завянут уши и у анатомического муляжа.

На ВГТРК памятна история С. – милейшего, обаятельнейшего парня, к тому же, что называется, русского европейца, – который по мановению высшей силы стал чуть не главным журналистом канала. Он очень быстро начал приговаривать «Путин и я» (боюсь, ген телезависимости отвечает и за преклонение перед властью), взгляд его надменно остекленел, подбородок задрался, потом перешел на «мы с Путиным», и, нет сомнений, дошел бы до «я и Путин», искренне веря, что вершит историю, – когда бы в один прекрасный день, отправляясь во Внуково на кремлевский борт, не обнаружил, что его участие в пуле аннулировано, а эфира у него больше нет. Парня, говорят, ломало так, как будто он царь, скинутый с трона (впрочем, большинство Романовых, от первого до последнего, власти не желали и короны пытались бежать: Николай II лишь после отречения вздохнул облегченно, хотя и напрасно).

Дмитрий Дибров любит повторять, что «у верблюда славы два горба», а поскольку с первого горба на телевидении скатываются практически все (и Дибров скатывался. Ему ли не знать!), то на второй лезут с энергией алкоголика, идущего заныканную бутылку, тем более, что телевизионное время скоротечно (см. ниже). В этом, кстати, причина, почему телевизионными людьми так легко манипулировать, склоняя к роли, которой они искренне устыдились бы на трезвую, то есть нетелевизионную, голову.