Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922 - [27]
Даже рабочие, к которым советское правительство относилось со сравнительно большим вниманием, платя им, несмотря на прекращение работ, по 30–40 рублей в сутки, почти поголовно роптали. Оклады эти не спасали их от нужды: «Прежде, – говорили они, – за два-три рубля в сутки я со своим семейством был сыт, обут и одет, теперь же этих 40 рублей не хватает на одного себя».
Борьба со спекуляцией велась довольно странным способом: агенты Чрезвычайной комиссии или облагали большими поборами мешочников[31], отпуская их с товарами на свободу, или же отбирали товар в свою пользу и сами спекулировали. Результатом этих мер было только повышение цен на предметы спекуляции, в первом случае для покрытия расходов по взяткам, во втором случае, для возмещения риска утраты товара при неудачном провозе его; страдал в обоих случаях только умирающий от голода обыватель, спекулянты же не переводились.
Обчистив своими обысками «буржуев», агенты Чрезвычайной комиссии, а также грабители принуждены были в поисках съестных припасов спуститься в подвалы и подняться на чердаки и мансарды. Они пошли грабить мелких мастеровых, швей, прачек, поденщиц и т. п. мелкий рабочий люд. Не брезговали ничем: там конфискуют фунтов пять муки, здесь два-три фунта сахару и т. д. Пострадавшие, ежедневно дожидаясь своей очереди в хвостах, со слезами на главах и с дрожью в голосе от бессильного негодования поверяли свои горести соседям, подробно описывая подвиги ночных рыцарей; обыски эти производились почти исключительно по ночам, хотя, казалось бы, днем было лучше видно.
С уверенностью можно сказать, что сторонником советской власти к этому времени в городах оставался лишь тот бездомный и бесприютный люд, который тунеядствовал при прежнем режиме, чувствовал себя свободнее после разрушения основ бывшего общественного строя, а главным образом, целая армия авантюристов всяких национальностей и всяких классов общества, пристроившихся на службу советскому правительству, обеспеченные громадными денежными окладами, которые она еще больше увеличивала путем злоупотреблений. Люди этой категории, большей частью самая зеленая молодежь и по преимуществу еврейского происхождения, жили себе припеваючи, грабили направо и налево, щедро тратили награбленные деньги, ни в чем себе не отказывая, увеличивая тем и без того страшно прогрессирующую дороговизну.
Засилье евреев на службе советского правительства было поразительным. При моей тщетной попытке выручить законным путем наличные деньги, попавшие под секвестр в сейфе Азовско-Донского банка, мне пришлось пошататься по различным комиссиям и комиссариатам, заменившим министерства: финансов, внутренних дел и военное. Почти все комиссары были евреи или латыши, секретарями же у них были поголовно евреи в возрасте от 18 до 25 лет, при этом преисполненные важности, апломба и нахальства.
Глава VII. В деревне
В деревне, куда я приехал в середине мая 1918 года, я застал сравнительно еще сносные условия жизни. Правда, благодаря лозунгам, брошенным Черновым{111} в деревню еще летом предшествовавшего года, уже происходил самовольный захват помещичьих земель, расхищение лесов и части инвентаря из помещичьих усадеб, но самые усадьбы, по крайней мере в наших местах, были оставлены помещикам, и некоторые из них продолжали еще хозяйничать на тех участках, которые были предоставлены им. Другие же, надеясь спасти свое положение, если пойдут навстречу социальным реформам, образовали из самовольных захватчиков их добра и одиноких бобылей трудовые артели, вступили в них сами как равноправные члены, уступили им всю землю и инвентарь.
Общее настроение крестьян было спокойное. Иногда только проглядывала тревога, как бы не пришлось расплачиваться за самовольные действия, как бы не было возмездия в случае нового переворота, и эта тревога склоняла их в сторону большевистской власти.
Значительная часть крестьян, бывшие солдаты, как с фронта, так и из тыловых частей, вернулась домой с большими деньгами, накопленными путем расхищения казенного имущества, принесла с собой оружие и решила почивать теперь на лаврах, не чувствуя над собой никакой управы, как это и было во время стояния у власти Временного правительства. Только незначительная часть крестьян из числа зажиточных и исправных хозяев ощущала уже смутное беспокойство и тосковала по отсутствию власти. Некоторые из них неоднократно приходили поговорить со мной, порасспросить, что делается на белом свете, и тогда еще, в медовый месяц большевизма в деревне, эти дальновидные люди не раз искренно высказывали пожелание, чтобы вернулась старая дореволюционная власть.
