Почтовый круг - [28]

— Послушай, Изотов, давай заодно и твой портфель ковырнем, — хитровато прищурился Сапрыкин. — Может, там еще одна бутылка завалялась. Что-то ты его все время за собой таскаешь. Спать, и то под голову кладешь. А может, как и этот, — Сапрыкин кивнул в сторону реки, — золото там хранишь?

— Этот портфель, ребята, подороже десятка ваших самолетов будет, — улыбаясь, сказал Изотов, — даже если их все загрузить золотом. В нем, — Изотов хлопнул ладонью по портфелю, — будущая железная дорога. Она уже строится. Скоро здесь начнутся работы. Если, конечно, не помешают.

— Кто это помешает?

— Могут. — Изотов потеребил подбородок, некоторое время молча смотрел на реку, затем повернулся к Сушкову: — Германская армия где сейчас стоит? Вдоль нашей западной границы. Думаю, неспроста они там расположились.

— У нас с ними договор о ненападении, — заметил Сушков.

— Договор есть. Правильно, — согласился Изотов. — Только вот что я хочу вам рассказать. Перед командировкой заезжал я к брату в Читу. Он в Забайкалье служит, командиром бригады. Думаю, погощу у него дня два. А его среди ночи вызвали, в эшелон и на запад. К чему бы такая спешка, а? Кумекаете? Мне ведь пришлось повоевать с ними.

Изотов задрал рубаху, показал сизый шрам на ребре.

— В шестнадцатом в Галиции получил.

— Да, если полезут, мы им покажем кузькину мать, — махнул перед носом кулаком Сапрыкин.

— Этим сейчас, брат, много не навоюешь, — усмехнулся Изотов. — Я думаю, хватит нам сидеть. Нужно рубить плот и сплавляться по реке. Здесь можно сидеть до морковкиного заговенья.

— А золото, как с ним быть?

— Золото возьмем с собой, — оказал Сушков. — Оставлять его в тайге нельзя.

— Я вот приглядываюсь к тебе, — обняв за плечи Изотова, проговорил Сапрыкин, — вроде бы ты мужик нетрусливый. А пошто там, в самолете, в грозу испугался? Чего бояться-то. Все равно двух жизней не бывает. Чему быть — того не миновать.

— Да я разве за себя испугался? Когда один и нет никого за тобой, то и умирать легче, ну не легче, спокойнее, что ли. А у меня дети. Младшему еще только три года.

— Верно говоришь, — подумав, согласился Сапрыкин. — Ради них живем.

— С собой туда ничего не захватишь, — раздумчиво сказал Изотов. — Все останется им, нашим ребятишкам.

— Эй, мужики, хватит философствовать, — остановил их Сушков. — Деревья на плот валить надо. И Лохова зовите. Хватит ему там штаны просиживать. Пусть разомнется малость.

21 июня

Случилась беда, утонул Изотов. Я до сих пор не могу опомниться. Все произошло нелепо.

Утром мы погрузили на плот имущество. Лохов потребовал, чтобы он с грузом был на одной стороне плота, мы — на другой. Я пробовал его убедить, что груз надо разместить в центре плота, но он уперся как бык. Кое-как погрузились и отплыли. Минут через сорок показался порог. От первого камня мы отвернули, потом плот стало заносить, и Никифор с шестом бросился на другой конец, к Лохову. Тот, как и в самолете, заорал: «Не подходи!». Никифор не сдержался, замахнулся на него шестом, Лохов — за пистолет. В это время плот налетел на камень. Изотов не умел плавать. Утонуло все золото и мыло в придачу, в котором обнаружились золотые россыпи. У меня разбита нога, кажется, вывих. Кое-как доплелись обратно до самолета.

V. Пробитое крыло

Сушкова искали до осени, в основном охотники-промысловики. Выделить для этого самолет не представлялось возможным — шла война, на учете был каждый килограмм бензина. А к зиме, когда упал снег, поиски были прекращены. Вскоре самолеты были переданы в распоряжение Государственного Комитета Обороны, и летчиков гидроотряда перевели в Забайкалье, на маленькую станцию. Место не ахти какое, голая степь да небо. Есть еще заросшее травой, похожее на заржавевшую тарелку озерко, да на железнодорожной станции хорошо видимый с воздуха ориентир — прокопченная паровозным дымом водокачка.

Круглые сутки гудят на станции рельсы, идут на запад эшелоны, пиликают гармошки. Ситцевой волной выплескивают к вагонам приезжающие на станцию из окрестных деревень бабы, ребятишки — ищут среди солдат родных, знакомых.

Прошел год, и о пропавшем самолете стали забывать. Но тут произошло неожиданное: на Кодарском перевале, почти рядом с аэродромом, с земли был обстрелян самолет Михаила Худоревского. Летал он в Бодайбо с особым заданием — возил с приисков золото, необходимое стране не меньше, чем вольфрам; на него в Америке покупали самолеты, которые, как слышали летчики, скоро начнут перегонять на фронт через Аляску. По всей трассе до самой Чукотки началось строительство взлетных полос, аэропортов. Михаил мечтал попасть на эту линию, а пока почти каждую поделю через горные ущелья и перевалы добирался до Бодайбо, получал несколько необыкновенно тяжелых деревянных ящичков, упакованных в брезентовые мешки, грузил в самолет и брал курс обратно. В порту он сдавал груз представителям банка, те на специальной машине увозили золото на станцию.

Все шло у него как по маслу, вплоть до того дня, когда после посадки техник Коля Опарин обнаружил в плоскости крохотную дырку. Сверху на выходе было рваное отверстие величиной с кулак.

— Какой-то шалопай сдуру пальнул в белый свет и попал в самолет, — предположили летчики, разглядывая пробоину.