Почти вся жизнь - [78]

Ларин попробовал соединиться со Смоляром, но связь была порвана. С командирами батарей тоже не было связи. Ларин прокричал в ухо начальнику штаба:

— Придется тянуть новую нитку к командиру полка! А я потяну связь в траншею!

— Идем, идем, там впереди все узнаем, — говорил Снимщиков. Всегда румяное его лицо было теперь белым. Ларин скорее догадывался, чем понимал то, что говорил Снимщиков. Ему показалось, что и у Снимщикова сейчас то же ощущение: каменные ноги, но мысль работает ясно. И у разведчиков — у Богданова, у Воронкова, у Чурина, у Буклана — то же ощущение. Но мысль о том, что они должны быть в третьей траншее, потому что третью траншею нельзя отдать немцам, повела их вперед.

Они ползли к третьей траншее, и Семушкин, дрожа и плача и поминутно выплевывая землю, тянул связь.

Только тогда, когда Ларин очутился в третьей траншее, он почувствовал, что это несоответствие мускульной энергии и энергии нервной наконец преодолено. Даже Семушкин больше не дрожал и не плакал.

Ларин лег рядом с телефонным аппаратом. По другую сторону лег Семушкин. Взяв трубку и нажав рычажок, Ларин стал выкликать позывные Смоляра, заставляя себя слышать свой голос, чтобы яснее понять ответ.

— «Юг», «Юг», «Юг»… Ларин говорит. Ларин говорит… Ларин говорит… Ларин говорит… «Юг»… «Юг»… «Юг»…

— Слышу вас ясно, — прорвался голос Смоляра. — Ставлю заградогонь. — Семушкин сквозь грязь, залепившую его лицо, смотрел на Ларина. — Докладывай контратаки. Повторяю — докладывай контратаки. Снаряды береги.

— Слушаюсь, — сказал Ларин и отпустил рычажок.

Семушкин как зачарованный смотрел на него. Ларин понял, что происходит в его душе. Совсем не просто поверить, что здесь можно говорить по телефону, что уцелела нитка, что ты совершил подвиг.

Кусок земли, на котором лежал Ларин, мгновенно наполнился людьми.

— Да, жив! — кричал Снимщиков, соединившись с командиром стрелкового полка. — Ждем. Очухались. Нет его. Убит. Тоже убит. К контратаке готовы.

Подбегали к аппарату и другие командиры дивизионов и батарей, батальонов и рот. И все они кричали одно и то же: «К контратаке готовы… Жив, погиб, ранен, слушаюсь…»

Нитка, проложенная Семушкиным, была цела, и Семушкин все тем же зачарованным взглядом смотрел на людей, разговаривавших по телефону.

Что-то сильно ударило Ларина по спине — упал с бруствера Сарманов. Левая его рука была раздроблена, в правой крепко зажат бинокль.

— Немцы! — крикнул Сарманов.

Ларин вызвал командира полка, сказал ему только одно слово:

— Немцы!

Грохот и гул достигли своего предела. Но чувство, которое охватило Ларина там, на КП батальона, владело им.

Вот так же, как эта невидимая в военном хаосе нитка служит ему, так и он сам служит до конца, до обрыва, не может не служить. И это самое главное. Самое главное: смерть может оборвать его жизнь, но она не в силах помешать его делу, пока он жив.

Телефонную трубку Ларин отдал Семушкину. Шаг вперед. Прижался к брустверу. Дач очередь из автомата. Не услышал ее. Работала наша артиллерия. Меж столбов черного дыма он видел фигуры немцев и стрелял по ним резкими короткими очередями, стараясь не промахнуться. От этого вынужденного спокойствия кружилась голова и пот обильно тек по лицу. Слева и справа от него шла та же работа.

Через какое-то время Семушкин передал Смоляру по телефону:

— Контратака немцев отбита.

Но это было только началом боя. Немецкий кулак, захватив новую порцию металла, с новой силой ударил по третьей траншее. В бинокль Ларин снова видел развернутый строй немцев.

— Немцы!

Ларин выхватил трубку у Семушкина:

— Немцы!

Смоляр не отвечает. Но Ларин кричит в трубку:

— Немцы!

Понимает, что нитка, которая связывала эту траншею со Смоляром, оборвалась. Видит, как Семушкин выпрыгивает из траншеи.

Проходит время. Немцы идут в контратаку. Ларин продолжает кричать в телефонную трубку:

— Немцы!

— Принял Смоляр, даю огонь.

Ларин сообщает, что отбита атака немцев. Затем снова вызывает огонь, потому что немцы снова идут на третью траншею. Рвется связь, но чья-то невидимая рука восстанавливает ее. Семушкин?

Он не успел продолжить мысль. Какая-то тяжесть, похожая на большой матрац, набитый землей, наваливается на Ларина и сбивает его с ног.

Ларин долго летит в отчаянно глубокую пропасть и вдруг, почувствовав дно, теряет сознание.

Через какое-то время сознание возвращается к нему, кажется, что он постепенно поднимается на поверхность земли.

Ларин видит: бойцы кого-то несут. Знакомое лицо. Этот кто-то кричит:

— Стойте! Стойте! Приказываю остановиться!

Ларин узнает Снимщикова.

— В ногу ранен, — говорит Снимщиков. И Ларин слышит его голос отчетливо: — Передай начальству: отбили девятнадцать немецких контратак. Артиллеристам спасибо.

Теперь говорит Ларин:

— Стойте! Приказываю остановиться! Вам приказано стоять. Снимщиков, сколько атак?

— Девятнадцать. Обидно, под самый конец…

— Под конец?

Снимщикова уносят. Ларин заставляет себя все понять: девятнадцать контратак отбито. Траншея наша. Высота наша. Тишина. Дождь моросит. Уносят раненых.

— А вы что за люди?

Незнакомые бойцы объясняют ему: их дивизия была во втором эшелоне. Стало быть, на смену пришли.