Почти вся жизнь - [35]

— Вам кого? — спросил Иван Николаевич.

— Вас, — ответил горбун.

— Я болен.

— Знаю, знаю, но вы меня все-таки примите. Я принес вам продукты питания.

Иван Николаевич сам не мог потом объяснить, почему он его впустил. Ведь в тот момент он решительно не поверил ни в какие продукты питания. Мужчина прошел в комнату и сразу начал с дела.

— Хлеб, — сказал он и вынул полбуханки хлеба. — Масло, — продолжал он, показывая на небольшой сверток, — сахар. — И он положил на стол два грязных, но довольно больших куска сахару.

Иван Николаевич как зачарованный смотрел на все это богатство.

— Ну? — спросил незнакомец.

— Что?

— Требуется?

Иван Николаевич со свистом перевел дыхание.

— Я бы купил все это…

— Боюсь, денег у вас не хватит, — весело сказал горбун. — Ну, вот что: я слышал, что вы больны, и решил вам помочь. Давайте меняться. Идет?

— Да, — сказал Иван Николаевич. — Берите, что вам нужно.

— Что значит «берите»! — обиделся горбун. — Я не грабитель с большой дороги.

— Вот стулья очень хорошие, — сказал Иван Николаевич, — а это кресло красного дерева.

— Не валяйте дурака. Что я буду делать с вашими стульями? Печку топить? Покажите ваши часы.

Иван Николаевич торопливо вынул часы. Горбун небрежно осмотрел их, подбросил на ладони и, как показалось Ивану Николаевичу, даже щелкнул языком. Затем он протянул Ивану Николаевичу горбушку хлеба и несколько крохотных квадратиков масла.

— А сахар? — волнуясь, спросил Иван Николаевич.

— За ваши часы спасибо скажите, что хлебца с маслом получили, — сказал горбун.

— Но мне нужен сахар, — с отчаянием повторил Иван Николаевич.

— Хорошо, будем меняться? У вас еще часы есть?

— Жены, — тихо, но внятно сказал Иван Николаевич.

— Не все ли равно? Муж и жена — одна сатана. Впрочем, как вам угодно.

— Куда же вы? — взмолился Иван Николаевич. — Не уходите.

Он еще раз взглянул на сахар, потом на часы. Это были маленькие, совсем крохотные часики, его подарок к десятилетию свадьбы. Жена очень любила их. Правда, они были сейчас не на ходу.

— Дрянь часишки, — убежденно сказал горбун. — Разве что для первого знакомства. — Он бросил на стол кусок сахару и сунул часы в карман. — Честь имею!

Иван Николаевич, держась руками за стенки коридора, проводил горбуна до двери. Затем он вернулся в комнату.

Хлеб, масло и сахар лежали на столе. Солнечный луч, пробившись сквозь заледенелое окно, играл золотом на продуктах питания. Иван Николаевич перенес свое новое богатство на кровать. Он осторожно взял хлеб, затем, отрезав тоненькую пластинку масла, начал есть. Вкус был тот же, что и у новогодних запасов. Иван Николаевич ожидал большего от еды.

Он увеличил порцию масла. Он ел лежа, полузакрыв глаза. Второй квадратик показался ему вкуснее, и все же ощущения были не столь сильными, как в тот момент, когда горбун вытащил еду.

Иван Николаевич подумал о жене. Половину горбушки ей, квадратик масла и кусок сахару. Но тут он подумал, что ему придется рассказать жене обо всем, что произошло сегодня, о неизвестном горбуне, об обмене, который он учинил, об отданных часах, о ее маленьких часах, подаренных к десятилетию свадьбы и отданных за сахар.

Жена будет недовольна и, пожалуй, заплачет, а может быть, и попрекнет Ивана Николаевича: она так любила эти часики — «часишки», как сказал горбун.

Тогда он решил ничего не говорить жене, скрыть сегодняшнюю сделку.

Кусок сахару он положил в карман и снова лег. После часа сомнений он съел и сахар. В это время он услышал знакомый щелк ключа.

— Сегодня, Ванечка, суп прямо изумительный, — сказала жена, снимая пальто. — Лапша совершенно белая. Все были очень довольны. Ты радио слышал? Говорят, мы три населенных пункта взяли — П., С. и Т.

Иван Николаевич, как всегда, молча слушал жену, молча смотрел, как она растапливает печурку. Тяжесть к желудке становились все больше, тем не менее Иван Николаевич съел суп-лапшу.

— Тебе нравится, Ванечка? — спрашивала жена счастливым голосом. — У нас все были очень довольны. Это тихвинская лапша.

— Здесь болит, — сказал Иван Николаевич, показав на желудок.

— Ничего, Ванечка, — говорила жена, убирая посуду. — Это желудок. Хочешь, я налью кипятку в бутылку?

Иван Николаевич взял горячую бутылку, положил ее на живот. Боль не проходила. Омерзительная тошнота подступала к горлу.

— Мне худо, — сказал Иван Николаевич.

— Что же мне с тобой делать? — сказала жена. — Ну, подожди, я принесу еще воды и согрею ее на углях.

Когда жена вернулась в комнату, Иван Николаевич был уже без сознания. Она поставила ему холодный компресс на лоб и в испуге побежала советоваться к соседке.

К счастью для Ивана Николаевича, следующий день был воскресным. Жена была весь день дома. Она не догадывалась о причинах болезни и решила, что на здоровье Ивана Николаевича повлияло плохое питание.

— Но только не лапша. Лапша была мирного времени.

Прошли сутки, утихла боль, спазмы и тошнота прекратились и в понедельник, когда жена уходила на службу, Иван Николаевич ясно ответил жене:

— Не болит… живот… не болит…

Как и раньше, Иван Николаевич продолжал лежать на своей постели, накрывшись несколькими одеялами. Но за эти сутки он очень изменился. Раньше он лежал и решительно ни о чем не думал, сейчас мысли раскалывали голову.